А вот еще... - [4]

— Батарейка, — повторила птица, и реальность вдруг треснула и начала осыпаться, как разбитое зеркало. Пляж исчез, волны застыли, хрустнули и испарились. Последним исчез чай «Рич».

— Вот блин, — пробормотал старик, когда последние крошки испарились из его пальцев, и откинулся на подушку в помещении, стены и потолок которого состояли из неба. Кто-то должен был появиться, и очень скоро — старик в этом не сомневался. Откуда-то из самых глубоких пещер старых воспоминаний серыми летучими мышами вылетели имена «Форд» и «Префект», верные предвестники надвигающейся катастрофы.

И так всегда: стоило Вселенной начать разваливаться к чертовой матери, и Форд Префект обязательно оказывался где-нибудь поблизости. Он и эта его проклятая книжонка. Как там ее? Ах, да. «Пятновыводитель „Гоп-стоп“ в Гадючнике».

Так… или, во всяком случае, как-то очень похоже.

Старик совершенно точно знал, что скажет Форд Префект.

Посмотри на это с другой стороны, старина. По крайней мере ты не лежишь на земле перед бульдозером, правда? По крайней мере нас не вышвыривают из шлюзовой камеры вогонского корабля. И небесная комнатка у тебя не то чтобы очень уж ветхая. Все могло быть хуже, гораздо хуже.

— Все будет гораздо хуже, — со скорбной убежденностью произнес старик. Жизненный опыт говорил ему, что все вообще имеет тенденцию становиться хуже, а в тех редких случаях, когда что-то на первый взгляд становится лучше, это всего лишь увертюра к катастрофическому ухудшению.

Ну да, небесная комната казалась достаточно безобидной, но какие ужасы таились за ее хрупкими стенами? Наверняка самые разужасные — в чем в чем, а в этом старик не сомневался.

Он потыкал пальцем в стену, и та подалась. Податливость напомнила ему пудинг из тапиоки, и он почти улыбнулся этой мысли, но тут же вспомнил, что ненавидит тапиоку с тех пор, как старший по палате в начальной школе Итон-хаус наложил этой гадости ему в шлепанцы.

— Прыщавый Смит, говнюк скользкий, — прошептал он.

Палец его проделал на мгновение дырку в облаках, и в эту дырку старик успел увидеть высокое, вдвое больше обычного окно, а за ним… уж не луч ли смерти?

Старик боялся, что так оно и есть.

И так все время, подумал он. И так все время, и хоть бы что-нибудь поменялось…

Форд Префект жил в мечте. В такой, которая включала в себя квартиру на одном из супер-ультра-люксовых, пятисверхновозвездочных, изначально порочных гедонистических курортов Хэй-Виляя. Те часы, в которые иному полагалось бы просыпаться к началу нового рабочего дня, он заполнял обыкновенно причинением непоправимого ущерба своему здоровью путем потребления чрезмерного объема экзотических коктейлей и связями с экзотическими представительницами различных видов и рас.

И — что самое приятное — все расходы на ведение этого саморазрушительного образа жизни полностью брала на себя его кредитная карточка «Обед-при-Исполнении» с безлимитным кредитом, который он открыл сам себе при последнем посещении штаб-квартиры «Путеводителя».

Если бы много лет назад перед юным Фордом Префектом положили чистый лист бумаги и предложили написать один-единственный абзац с перечислением самых сокровенных желаний на будущее, единственным словом, которое он смог бы подобрать из своего словарного запаса, стало бы «возможно». Вероятно, так.

Курорты Хэй-Виляя отличала столь непристойная роскошь, что, как говорится, самец-брекинданин мать бы родную продал за одну только ночь в печально известном виброномере отеля «Замок из песка». На самом деле это не настолько отвратительно, как звучит, поскольку родители служат на Брекинде законным платежным средством, и на хорошо увлажненного септюгенарианца со здоровыми зубами можно купить мотовоз на семью среднего размера.

Возможно, Форд не стал бы продавать кого-либо из своих родителей ради развлечений «Замка из песка»; впрочем, у него имелся двуглавый двоюродный брат, от которого в случае его продажи была бы хоть какая-то польза семье.

Каждый вечер… точнее, каждое утро Форд поднимался по кишке-подъемнику к себе в пентхаус, с трудом ворочая языком, приказывал двери открыться, бросал взгляд на свое отражение в зеркале — опухшая физиономия с налитыми кровью глазами — и падал лицом вниз в ванну.

По-последний вечер, обещал он себе каждый раз. Есть ведь предел, после которого мое тело взбунтуется и развалится на части, да?

Как бы выглядел его некролог в «Путеводителе»? Как-нибудь очень лаконично наверняка. Всего два слова. Или три? Возможно, те самые три слова, которые остались там от его описания Земли.

В основном безвредна.

Земля… Уж не случилось ли на ней чего-то такого, нехорошего, о чем стоило бы подумать? И вообще, почему одни вещи вспоминаются ему без труда, а другие — не яснее туманного утра на вечно окутанных туманами Туманных Равнинах Смогологии?

Впрочем, все это относилось преимущественно к той полной слез и соплей стадии, когда третья порция «Пангалактического грызлодера» вышибала из насквозь пропитанных алкоголем мозгов Форда последнюю каплю сознания, и тот, икнув, издавал боевой вопль дебютанта на родео и с почти идеальной точностью рушился головой в писсуар.