А ты попробуй - [45]

Шрифт
Интервал

– Ладно, ладно. Я же не прорицатель. Откуда я мог знать, кто будет жить в этом отеле.

– Тут только одна баба ничего – вон та блондинка.

– Блондинка?

– Ага.

– С этим амбалом?

– Ага.

– Которая пиздела про то, какая идиллия была у них тут в медовый месяц?

– Ага.

– Обломись, чувак.

– Но кто тогда, ради Бога?

– Вот эта ничего.

Рэндж кивнул в сторону индийской девушки, стоявшей около бара.

– Эта?

– Ага.

– Она же индуска.

– И что?

– Индусок нельзя трахать.

– Почему это?

– Ну... они... Я хотел сказать, она же с родителями.

– И что?

– Посреди ночи вломится какой-нибудь брат и застрелит тебя нахер.

– За что?

– Ну... Чтобы защитить ее честь или что-то вроде того.

– За кого ты нас держишь? Ты что, в Пакистане? Индия – цивилизованная страна.

– Я знаю.

– Как ты думаешь, как люди размножаются в этой части света?

– Ну... я не знаю. Ты сказал, тебе уже выбрали жену.

– Ну и что, сейчас я выберу себе девочку на ночь.

– Но... они разве...? Они дают?

– Кто?

– Индийские девушки?

– Тебе, может, и не дадут. А теперь смотри – я начинаю размножаться.

С этими словами он сдвинул брови и ринулся в атаку.

* * *

Этой ночью я то и дело просыпался от шума, доносившегося из комнаты Рэнджа – вопёж стоял такой, как если бы сразу двое в последнюю минуту дополнительного времени броском со средней линии выиграли мировой кубок. К великому своему облегчению, я обнаружил, что по индийскому телевидению тоже показывают порнографию.

* * *

На следующее утро Рэндж сообщил, что девушка слишком молода на его вкус, но кое-что умеет. Потом очень вежливо поинтересовался, как мне понравилась игра в бридж.

– Иди на хуй. Это был не бридж.

– А что же тогда?

– Вист.

– Большая разница.

– Скука. Мы что, так и будем торчать в отеле? Я никого не найду.

– Это точно. Но у меня есть план.

– Какой?

– Мы возьмем лодку и отправимся в круиз вдоль берега.

– Не зна... Я никогда не греб. Вряд ли мы будем классно выглядеть.

– Это не весельная лодка, мудак. Это моторка.

– Моторка? Правда?

– Ага.

– Моторка? Это класс. Я никогда не катался на моторке.

– Ты никогда не катался на моторке или на весельной лодке?

– Ни на какой.

– А на какой лодке ты катался?

– Гм... Ну, на пароме.

– Ты клевый парень, Дэйв. Ты это знаешь?

– Поговори мне.

Пинг.

Рэндж-таки умел управляться с моторкой, хоть и клялся, что делает это впервые в жизни. Чтобы еще больше походить на Джеймса Бонда, мы взяли с собой по коктейлю и стали кататься вдоль берега; я при этом свешивался через борт и повизгивал от удовольствия. Никогда еще я не был так счастлив. За какую-то неделю выкарабкаться из самой глубокой в своей жизни ямы и добрался до... да, до Шона Коннери[36]. Не то, чтобы Шон имел привычку вопить от радости, просто – ну, вы понимаете.

Мы не могли подплыть достаточно близко к берегу и показаться там во всей красе, поэтому высадились у дальнего пирса, взяли по новому коктейлю и отправились на охоту. Я стал подозревать, что у Рэнджа в голове вмонтирован секс-радар, он засекал им женщин и впадал в транс, как только сигнал становился достаточно сильным.

– Я чую что-то хорошее. Здесь точно должно быть что-то хорошее. Смотри налево. Налево. – Теперь он почти бежал, и я, обжигая пятки о горячий песок, старался не отставать.

Вдруг Рэндж остановился, как вкопанный, а я с разбегу воткнулся ему в спину.

– Бинго. Семь блондинок.

– Где?

– Вон там.

– Где?

– Да вон же, у самой воды.

– Слушай, давай передохнем. Я не могу так быстро.

– Ебена мать, смотри!

– Куда?

– Вон на тех.

Он показал в сторону от берега, и я увидел на приличном расстоянии двух белых женщин, прятавшихся в тени и одетых в белые сари. До меня только сейчас дошло, что ни разу еще в этой стране я не видел на женщинах белых сари. Европеек в сари я тоже ни разу не видел, и это было странно вдвойне. Трудно было с такого расстояния рассмотреть лица, но что-то в их облике показалось мне подозрительно знакомым.

– Очень странно, – сказал Рэндж.

– Кажется, я их знаю.

– А что значат белые сари, ты знаешь?

– Нет.

– То же, что черное в Англии.

– Траур?

– Ага. Вдовы ходят в белом в знак того, что они отказываются от радостей жизни, и все такое.

– Ты не помнишь...

– Она курит траву. В белом сари и курит траву.

– Тогда я точно их знаю.

– Жуть. Меня аж передергивает.

– Я пойду взгляну.

– Буть осторожен. А я проведаю девочек.

* * *

Подойдя поближе и разглядев лица, я окончательно убедился, что это Фи и Каз. Вид у обоих был, как у покойниц: еще тощее, чем раньше, бледная шелушащаяся кожа, волосы всколочены. Фи первая заметила мое приближение и подалась вперед.

– О, Боже! – сказала она. – Это ты!

– Мммм-да.

Она смотрела на меня с изумлением и ужасом.

– Что с тобой?

Я чуть не сказал, что недавно болел, но потом до меня дошло, что ее восклицание относится к гавайской рубашке, лимонным шортам, коктейлю и трубке для подводного плавания, болтающейся у меня на шее.

– Да так. Ничего особенного, – сказал я.

На это она не нашлась, что ответить.

– Но... что ты тут делаешь?

– Да так. Отдыхаю. А вы?

– Тоже.

Тут я обратил внимание, что Каз сидит на песке, вытянувшись в струнку, смотрит, не отрываясь, в пространство и раскачивается взад-вперед, словно аутистичный ребенок.

– Что с ней? – спросил я.


Еще от автора Уильям Сатклифф
Новенький

АнонсНет, не забудет никто никогда... школьные годы, блин...Семнадцать лет, желание нравиться женщинам, потребность в самоуважении и уважении однокашников, которого можно добиться, лишь став круче всех... И кажется невероятным, что есть на свете такой человек, которому на все эти проблемы наплевать. Тем не менее, вот он, Новенький – умный, красивый, независимый, сильный. Рядом с ним ты кажешься себе гнусным уродцем и так мечтаешь подружиться с этим удивительным человеком. Так сильно, что впору даже усомниться в собственной сексуальной ориентации...Сатклифф виртуозно выворачивает подростковые комплексы и страхи, с иронией исследует абсурдность школьной жизни и хитросплетения школьной иерархии.


Дурное влияние

Бен и Олли — друзья не разлей вода. Они обычные мальчишки, живущие в обычном лондонском пригороде. Но однажды их мирная и скучная жизнь буквально взрывается — на их улице поселяется таинственный Карл. У него странные игры, странный язык и странные желания. И он очень, очень опасен. С Карлом весело, страшно и опасно. Но вот проблема — Бен не готов уйти на второй план, а его верному оруженосцу Олли с Карлом куда интереснее. И вся троица пускается в приключения, которые вскоре перерастают в неприятности, а затем и вовсе в борьбу не на жизнь, а на смерть.


Рекомендуем почитать
Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


С кем бы побегать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Мы с королевой

Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.


Гиппопотам

Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.


Тайный дневник Адриана Моула

Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.