— Похоронили Володю?
Потом, потоптавшись и не глянув на вскочившую Лену, вышел, не сказал ни слова. Едва закрылась дверь, он порывисто обнял ее.
— Не уезжай больше, — прошептала Лена едва слышно, и Сергей понял, что она имела в виду вовсе не последнюю его поездку. Он гладил ее волосы, вытирал ее маленькие слезинки в уголках глаз.
— Не хочу, чтобы тебя убили, как Володю.
— Меня не убьют, ни за что не убьют, — повторял он и искренне верил, что так и будет…
А через пару дней, после маетной суеты Кабульского аэропорта, он сидел в мягком аэрофлотовском кресле среди таких же, как и он сам, возбужденных отпускников и ждал. Наконец заоблачного цвета Ил взмыл с бетонки, потом резко задрал нос, чтобы не зацепиться за край горной чаши.
Читаев рассеянно смотрел в иллюминатор, внизу плыли горные кряжи, а в памяти у него все стоял последний разговор с Леной.
— Лена, я еду в отпуск, — говорил он торопливо. — В Союз, Лена! Жаль, что у тебя отпуск не скоро, а то мы поехали бы вместе. Ведь правда?
— Да, — ответила она задумчиво.
— У тебя очень странные сегодня глаза…
Ему показалось, будто Лена чего-то ждала от него.
— … Когда ты уезжал, был у нас начальник один, проверял медпункт.
— Ну ты, конечно, в грязь лицом не ударила?
— Сережа, милый, мне предлагают другую работу.
— Новая работа всегда лучше старой! — ответил он готовым афоризмом.
— Нет, Сережа, выслушай. Меня хотят перевести в Кабул.
— И ты согласилась? — опешил он, поняв, наконец, в чем дело.
— Нет… Я сказала, что не знаю.
— Скажи, что отказываешься!..
И вот теперь, когда позади остались Кабул, заснеженный Гиндукуш и его батальон, он понял, что говорил совсем не то, что надо было сказать, что упустил самое главное в последнюю минуту их расставания. «Напишу письмо из Союза, — решил он. — А если она уедет?! О чем думал раньше?.. Нет, надо телеграмму». Читаев лихорадочно оглянулся вокруг, будто хотел сделать это прямо сейчас. Никто из пассажиров не спал, все прилипли к окнам. «Скорей бы!» — подумал он и устало откинулся в кресло, закрыл глаза. Но сон не шел. Он вспомнил, как хоронили Хижняка, как мела колючая поземка и снежинки падали на гроб, не в силах приглушить его отчаянный алый цвет. И небо было темно-серым и тяжелым…
В салоне произошло какое-то движение. Сергей открыл глаза, потянулся к иллюминатору. Внизу ртутно блестела змейка реки. В одном месте ее перечеркивала ниточка-мост. «Началось наше небо», — подумал Сергей, зажмуриваясь от всепоглощающей голубизны.
…Читаев не знал, что ждет его впереди: служба в Афганистане для него еще не закончилась.
Не мог он судить и о том, хуже он стал теперь или лучше, вполне ли удобен для людей. Известно было одно: этот долгий и трудный год уже навсегда перепахал его. И теперь вряд ли ему будет жить проще и спокойней. Скорее наоборот. Ведь прошлое — как совесть: напоминает о себе, когда пытаешься его забыть. Забудешь ли? Пройденная дорога за спиной не исчезает.
И пойдут ли когда-нибудь в бой его не родившиеся пока сыновья?
Афганистан — Ташкент — Москва
