А собаку я возьму себе - [96]

– Вы потом пожалеете об этом. Зачем его убивать? Он же не виноват. Оставьте его!

Он вытянул руку. Пес понял, что сейчас умрет. Он замолчал, поднял голову, как смелый преступник, и тут Гарсон выстрелил. Лай вокруг моментально смолк. Пес рухнул на землю, сразу превратившись в небольшой тючок, и замер. Какая-то собака вновь залаяла, к ней присоединилась другая, потом еще одна. И вот уже снова яростно лаяли все. С замирающим сердцем я подошла к Гарсону. Он молча плакал. Слезы текли по его поникшим усам. Я взяла его под руку.

– Поехали, Фермин, уже поздно.

И мы вернулись так же, как приехали, – тайком. У меня было такое чувство, будто я присутствовала на казни царя, хотя казнили-то всего-навсего собаку. Еще одна смерть. Сердце, переставшее биться. Еще одна смерть. Мужчины и собаки и женщины и собаки. Все – беззащитные существа в ночи.

Эпилог

Я пригласила Анхелу и Хуана Монтуриоля в гости. Я должна была это сделать. Они имели право знать. Я приготовила три разных салата, запаслась лососиной и громадным тортом, украшенным шоколадной фигуркой собаки. Глупость, конечно, потому что всем было не до шуток. На моих гостей произвело большое впечатление то, как завершилось дело.

– До чего же коварная женщина! – воскликнула Анхела, имея в виду Пилар. – И как ловко действовала, все время оставаясь в тени.

– А мне она показалась несчастной.

– Думаешь, она была немного не в себе?

– Вообще-то нет, но в какой-то момент, конечно, свихнулась. В портрет убийцы она не вписывается.

– А кто на самом деле в него вписывается? – Хуан не то спрашивал, не то утверждал.

– Меня учили, что такие есть.

– Все эти исследования, касающиеся человека, бесполезны! – философски заметил он.

– Больше всего меня удивляет то, какие страсти, оказывается, бушевали в отношениях между этими людьми, которые были уже, так сказать, в возрасте, – небрежно проговорила Анхела.

– А что ты скажешь об этой супружеской паре? – спросила я. – Они друг друга любили, ненавидели, губили, поддерживали…

– Разве не всегда так бывает? – в лоб спросил Хуан.

– Надеюсь, что нет, – с излишней горячностью воскликнула я.

– Ты что, думаешь снова выйти замуж? – подловил меня ветеринар.

– Я говорила вообще.

– В любом случае это трагедия, – подытожила Анхела.

– Странно, что Рибас никогда не думал, что жена может его выдать, – сказал Хуан.

– Он считал, что она полностью ему подчиняется. Презирал ее и потому никогда не думал об осторожности.

– Но она устала от него. Иногда в нас, женщинах, просыпается здравый смысл.

После этих слов мы обе посмотрели на бедного Хуана Монтуриоля, который инстинктивно съежился на своем стуле.

– Трагическая история, что и говорить! – вздохнула моя соратница в отстаивании женских прав.

– И какая запутанная! Собачьи бои – кто бы мог подумать!

– Недалеко мы ушли от римлян, – заметил Монтуриоль.

– Кстати, Петра, а что сталось с собакой Валентины?

– Думаю, когда все будет оформлено, ее усыпят.

– Это ужасно! А нельзя мне ее забрать? – спросила Анхела.

– А ты справишься?

– Это всего лишь несчастное животное, потерявшее свою хозяйку.

– Не знаю… Если хочешь, я похлопочу.

– Было бы хорошо.

Хуан взглянул на часы.

– Дамы, боюсь, что мне пора открывать мою консультацию. Я вас оставлю.

Он поцеловал Анхелу в обе щеки. Я проводила его до двери. Протянула ему руку, он ее пожал.

– От всей души благодарю тебя за помощь, сеньор ветеринар.

– Мне это было очень приятно.

– Хотелось бы знать, было ли тебе и вправду приятно.

Он пристально посмотрел мне в глаза. Улыбнулся.

– Можешь не сомневаться, мне было приятно.

Я тоже улыбнулась. Он повернулся и пошел к своему пикапу. Я с грустью смотрела, как исчезала за углом изображенная на его дверце собака. Потом вздохнула и вернулась в столовую, к Анхеле, тоже заметно погрустневшей.

– Еще кофе? – предложила я.

Она протянула мне свою пустую чашку.

– Петра, теперь, когда мы одни, я хочу тебя кое о чем спросить. Валентина на самом деле собиралась выйти замуж за Фермина? Мне кажется, она действовала так со зла. Поспешила сообщить о своей свадьбе любовнику, чтобы он наконец ушел от жены.

– Мы никогда об этом не узнаем. Это тайна, которую она унесла с собой в могилу.

– Ты думаешь, у Фермина остались те же сомнения?

– По-моему, он не похож на человека, который любит обманываться.

– Тогда он должен был страдать вдвойне; более того, он, наверное, до сих пор страдает.

– А ты не собираешься ему позвонить, поговорить с ним? Возможно, вы смогли бы…

Она покачала головой и сразу посерьезнела.

– Нет, Петра, об этом не может быть и речи. Я хорошо чувствую, когда все заканчивается так бесповоротно.

Я вгляделась в ее доброе, приветливое лицо, погладила по руке.

– Женщина никогда не узнает, что потеряла.

Она попыталась улыбнуться.

– Сделай мне одно одолжение. Передай ему это.

Она вынула из кармана золотое сердечко с портретом Гарсона внутри. Положила его на стол.

– Думаешь, это необходимо?

– Мне кажется, так будет лучше. Нельзя отрекаться от прошлого, но, чтобы оно постоянно напоминало о себе, тоже ни к чему.

– Возможно, ты права.

Она порывисто встала, напомнив мне своей решимостью какую-то героиню. Я протянула ей жакет. Мы обнялись. Я заперла дверь. А перед этим пообещала, что буду навещать ее время от времени, и мы будем с ней вместе пить чай. Маловероятно, что мне снова понадобится совет, касающийся собак, однако в ее компании я всегда смогу погрузиться в атмосферу покоя, рожденную истинной доброжелательностью.