А. С. Секретная миссия - [40]

И так уж удачно получилось, что как раз в этот момент громко стукнула входная дверь, и в комнату буквальным образом вломились сыщики: тот, с кем Пушкин только что беседовал в кухне, и второй, помоложе и крупнее сложением.

Тот, что постарше, сказал чуть смущенно:

– Вы долго не появлялись, и мы на всякий случай решили… Господин граф велел не упускать вас из виду, во избежание…

– Как видите, здесь все спокойно, – сказал Пушкин. – Соблаговолите подождать на лестнице.

Сыщики вышли, не прекословя.

– Обращаю ваше внимание еще и на то, что здесь не Россия, – сказал Пушкин. – Чтобы вернуться в наше богоспасаемое Отечество, предстоит еще пересечь две границы, а ваш фальшивый паспорт может вызвать подозрения…

– Он настоящий, – хмуро бросил Ключарев.

– Не цепляйтесь к мелочам. Главное, положение ваше не из легких, а потому следовало бы держаться любезнее с человеком, которого смело можно назвать вашей единственной надеждой…

– Помилуйте, я просто шутил! Экий вы вспыльчивый, как порох…

– Эфиопская кровь, – сказал Пушкин без улыбки. – О достославном предке моем Абраме Петровиче и крутом его нраве наслышаны, надеюсь? Давайте перестанем пикироваться и болтать о пустяках. Руджиери помогал вам в Петербурге?

– Было дело, – неохотно сказал Ключарев. – Свела нас однажды судьба, и оказалось, что друг друга мы очень удачно дополняем.

– А в Гогенау?

– Ах, Александр Сергеевич, ну что вы прицепились к этой паршивой прусской дыре? Широко глядя, там произошло то же, что и в Петербурге: молодой человек, самых высоких дарований и нравственных качеств, пребывал в самой пошлой бедности исключительно оттого, что его дядюшка, скупердяй и ростовщик, отличался завидным долголетием…

– А здесь какими негоциями вы с вашим спутником намеревались заниматься?

– Представления не имею! – Ключарев заторопился. – Поверьте, Александр Сергеевич, я и в самом деле ни сном, ни духом… Как на духу: решил порвать с прошлым, пока не поздно. Искал лишь случая пуститься подальше от этих мест, а заодно и от чертова итальянца…

– И что ж за черная кошка между вами пробежала?

– Прохвостом оказался первостатейным! – с сердцем сказал Ключарев. – И это еще мягко сказано… В Петербурге, да и потом, у немцев, расстилался хитрой лисой, держался, словно сущий лакей, сидеть в моем присутствии опасался, кресла подавал… Он и уговорил податься из Пруссии сюда, обещал, что здесь, в Праге, у него множество друзей, которые помогут устроиться безопасно… И ведь не соврал, паршивец! – грустно рассмеялся Ключарев. – Друзей у него тут хватает… из тех, что не к ночи поминать. – Он передернулся без малейшего притворства. – Угодил кур в ощип…

– Они пришли к вам?

Ключарев молча кивнул.

– Кто?

Вся пьяная бравада давным-давно слетела, и перед Пушкиным снова сидел насмерть перепуганный человек невеликой отваги.

– Позвольте уж без подробных живописаний, – сказал Ключарев, косясь на окна. – И без того, как вспомню, мурашки по спине… И вот тут-то понял я, неразумный, что меня, очень может оказаться, нарочно выманивали в эти проклятые места, подальше от родных мест… Вот это им нужно, – положил он руку на грудь, на видневшийся в распахнутом вороте черный шелковый шнурок. – Ключик… а с ним, соответственно, и бумаги. Они ж никуда не делись, лежат себе которую сотню лет в надежном месте. У итальянцев, даром что народец легкомысленный и вертлявый, поставлено на совесть: уж если положил кто на сохранение известный предмет да платил вовремя за заботы – через пятьсот лет можно прийти и забрать… если предъявишь соответствующие полномочия. Банкиры итальянские – выжиги первостатейные, но ремесло блюдут с поразительным совершенством…

– Вы хотите сказать, что кто-то платил банкирам не одну сотню лет?

– Я ж говорю, Александр Сергеевич: фамилия наша не из простых, в обычные рамки не вписываемся… Короче говоря, пристали с ножом к горлу: отдай да отдай. Они ведь не могут отобрать, силком сорвать с шеи. Такой уж зарок на эту вещичку положен: получить ее можно исключительно с добровольного согласия владельца…

– А то и с мертвого снять? – усмехнулся Пушкин.

– Не так все просто, – серьезно сказал Ключарев. – Можно, пожалуй, и с мертвого… но сие окружено многочисленными оговорками и запретами. Вот они и насели: отдавай, мол, добровольно, раб божий! Не на того напали. И фамильных бумаг жалко – сколько поколений мечтали их в руках подержать! – и понимал прекрасно: обретя желаемое, они уж постараются от меня отделаться… Могут и по горлу полоснуть… а могут учинить и такое, что дрожь прошибает. Итальянец, сукин кот, переменился совершенно: строит из себя большого барина, твердит, что против его семейства мое – сущие школяры и неучи… только, рубите мне голову, ясно, что он храбрится и нос дерет исключительно из гонора, а на деле расстилается мелким бесом перед этими… Потому что, сразу видно, он в сравнении с ними все равно что унтер перед фельдмаршалом. Усмотреть это мог и человек поглупее… Хотите знать, где он обитает?

– Знаю и без того. Расскажите лучше, что он там мастерит. Я у него в комнатах собственными глазами видел резных деревянных птиц числом не менее полудюжины и размеров отнюдь не воробьиных…