А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников - [68]

Княжна Екатерина Александровна Чавчавадзе, впоследствии княгиня Дадиан-Мингрельская, княжна Софья Ивановна (Сопико) Орбелиани, Варенька Туманова и я составляли младший возраст.

Князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе, соопекун моей матери над сестрой Софи и братом Егорушкой, нанимал небольшой наш флигель, рядом с нашим большим Домом; в нем жила его мать, жена — княгиня Саломе и дети — Нина, Катепька и Давид. Целый день находились у нас девочки, а Катенька даже и жила у нас в одной комнате со мной и гувернанткой нашей Надеждой Афанасьевной, той, которой А. С. Грибоедов в одном из писем к матери шлет целый акафист приветствий [2]. Летом ездили мы часто гостить в чудное имение Чавчавадзе — Цинац, дали в Кахетии, совершали путешествие всегда под конвоем не менее 20 солдат, из опасения нападения горцев Князя я менее других помню, он часто отлучался, а впоследствии, после взятия Эривани, был там губернатором [3].

Но семья его осталась в Тифлисе. Нам-то, младшему возрасту, и играл танцы Грибоедов. Расположение духа у него было необыкновенно изменчивое, иные дни проходили в полном молчании с его стороны, но без видимой причины чело его прояснялось, он делался весел, разговорчив (говорил всегда по-французски) и, если не было малознакомых гостей, шел в зал после обеда, говоря: "Enfants, venez danser" [Дети, идите танцевать (фр.).], — садился так, чтобы видеть наши неуклюжие танцы. Играл он всегда танцы своего сочинения, мелодию которых еще ясно помню, но очень красивые и сложные, потом переходил к другим импровизациям и проводил за роялем иногда весь вечер. Сонико Орбелиани имела обыкновение подходить вплотную к клавишам, это его раздражало, и он, после финального аккорда, ударял ее по выставленному животу указательным пальцем, что ее огорчало и приводило в бегство. К сожалению, я принадлежала к младшему возрасту, поэтому помню только то, что относилось к нашему детскому миру, и ничего из разговоров со старшими передать не могу. Младшего брата княжны Нины он всегда вместо приветствия гладил по курчавым волосам и в одном письме к матери пишет: "Давыдочку по головке" [4]. Но общее впечатление, которое производил на меня ласковый, но почти всегда серьезный средних лет статский господин в очках, внушающий мне глубокое почтение, граничащее с робостью, хорошо помню, а также удивление, что Нина настолько мало боялась его, что даже вышла за него замуж. Конечно, главное внимание Александра Сергеевича с того времени, как я стала его помнить, было обращено на княжну Нину Чавчавадзе, которой было лет 14 тогда, хотя она, как все южанки, была уже вполне сложившаяся женщина в эти годы. Он занимался с нею музыкой, заставлял говорить по-французски, и даже когда он, впоследствии, взял ее за руку и повел в наш сад делать предложение, она думала, что он засадит ее за рояль.

Не скажу, чтобы мать моя имела возможность воспитывать и обучать особенно блестяще своих питомцев: во-первых, кроме сестры Софи, все поголовно были ленивы и, кроме того, учителя были не из первоклассных. Не знаю, где они были преподавателями, и фамилий не полню, знаю, что их называли Акакий Кондратьевнч, Аксентий Трифонович и Афанасий Иванович Гиацинтов. Музыке нас учил капельмейстер Соколовский, только Нине Александровне давал сам советы Грибоедов, когда она подросла и он был в Тифлисе. Живописи учила сама мать, отменная художница миниатюрой и портретистка. Но что более всего процветало у нас – это французский язык. У маленького Чавчавадзе Давида был гувернер m–r Ravergi (Равержи), но за малостью флигеля, занимаемого Чавчавадзе, он и дочь его Josephine (Жозефина) жили у нас и занимались с нами теоретически и практически. Кроме того, около 1826 года наехало в Тифлис целое общество французов, которые основали шелковичную фабрику на паях, один из главных компаньонов Duello (Дюелио) жил в нашем доме, часто нас посещал и способствовал успешному французскому разговору. Танцам из любезности нас учила прелестная m–me Castello, жена одного из крупных пайщиков. Верхом ездил весь старший возраст; если ехала Нина Александровна и Грибоедов был в Тифлисе, то сопровождал ее; мы же, младший возраст, пользовались лошадьми только по возвращении кавалькады, немного по двору. Сестра моя Софи тоже была красавица, в другом роде, чем Нина Александровна, но почти не хуже ее. Мать ее, урожденная княжна Юстиниани, одарила ее этой красотой и такой величавостью, что ее прозвали Порфирородною. Они с Ниной Александровной составляли картинную пару, и все, что было молодежи в Тифлисе, увивались около них. Еще врезался мне в память маленький костюмированный бал у нас, где Нина Александровна появилась в старинном грузинском костюме, сохранившемся у бабушки ее Марии Ивановны. Костюм этот много живописнее новейшего, и красота ее в нем была неописанная. Но был ли Грибоедов на этом бале, не помню.

Хотя это и не касается Грибоедова, но не могу не упомянуть, насколько Тифлис того времени был еще пуст, даже не было хорошего дамского башмачника и его emploi (амплуа) исполнял лакей матери Егор Титов.

Когда предвиделся бал или свадьба, то понятно, что обшивал всех домочадцев, включая княжон Чавчавадзе и Орбелиани, но и посторонние княгини являлись к матери с рамбави (сплетнямми) и между прочим просили заказать башмаки своим дочерям Егору Титову. Отказывать она не умела, и выходило, что у нее лакей – башмачник на весь Тифлис и она почти постоянно лишена его услуг.