А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников - [4]

Для обывателя проект этот представлялся одним из грибоедовских чудачеств. "Когда Грибоедов ездил в Петербург, увлеченный воображением и замыслами своими, – иронизирует Н. Муравьев, – он сделал проект о преобразовании всей Грузии, коей правление и все отрасли промышленности должны были принадлежать компании наподобие Восточной Индии. Сам главнокомандующий и войска должны были быть подчинены велениям комитета от сей компании, в коем Грибоедов сам себя назначал директором, а главнокомандующего членом; вместе с сим предоставил он себе право объявлять соседственным народам войну, строить крепости, двигать войска и все дипломатические сношения с соседними державами". Узкий честолюбец, Муравьев и подозревает в проекте прежде всего честолюбивые помыслы; профессиональный военный, он не способен оценить основную созидательную идею замысла возрождения полудикого края "для новой, неведомой ему жизни"; не война, а зиждительный труд увлекает воображение Грибоедова: "Никогда войско, временно укрощающее неприятеля или готовое только истребить его, не может так прочно обуздать и усмирить вражду, как народонаселение образованное и богатое, которое оттеснит до крайних пределов варварские племена или примером своим и обоюдностию выгод сольет их с собою в один состав, плотный и неразрывный. Таким образом, при расчистке лесов или водворения усадеб и хлебопашеств исчезают хищные звери..."

Нет, не случайно педанту и рационалисту Муравьеву Грибоедов представлялся странным человеком. Ум Грибоедова был тоже по–своему очень практичным – но и крылатым, обгоняющим время, поистине свободным. И эта свобода определяла грибоедовский стиль повседневного поведения, чуждающегося строгих этикетных норм, манеру его речи, вдохновенной и захватывающей, его несветскую откровенность, его просветительское вольнодумство. Конечно, особенно с годами, Грибоедов умел "властвовать собою". Но прав ли Вяземский, писавший на склоне лет о Грибоедове: "Вообще, не был он вовсе, как полагают многие, человеком увлечения: он был более человеком обдумывания и расчета"? Вспомним, что сам мемуарист, рекомендуя драматурга А. И. Тургеневу, писал в 1824 году: "Познакомься с Грибоедовым: он с большими дарованиями и пылом", – а в 1828–м, – наблюдая за Грибоедовым и Пушкиным, с удовольствием отмечал: "В Грибоедове есть что–то дикое... в самолюбии: оно, при малейшем раздражении, становится на дыбы, но он умен, пламенен, с ним всегда весело. Пушкин тоже полудикий в самолюбии своем, и в разговорах, в спорах были у него сшибки задорные".

"Человек обдумывания и расчета" – и "с пылом", "пламенен". Очевидно, так оно и было: и то, и другое. Раскованность поведения Грибоедова – при его уме – вовсе не была плодом простодушия. "Главными отличительными его свойствами были, сколько я мог заметить, – писал Кс. Полевой, – большая сила воли и независимость в суждениях и образе жизни... он не находил ничего невозможного для ума и воли..."

Грибоедов был дипломатом и экономистом, историком и лингвистом, музыкантом и композитором. Но главным делом своей жизни он считал поэзию ("Поэзия!!! Люблю ее без памяти, страстно"); она воспринималась им как средство преобразования жизни – поэзия, находящая отклик в сердцах людей, воспламеняющая и (вдохновляющая их– Такая поэзия требовала от поэта глубоких и разнообразных знаний. "Талант, – по определению Грибоедова, – есть способность души принимать впечатления и живо изображать оные; предмет – природа, а посредник между талантом и предметом – наука". Такая поэзия должна быть мужественной и действенной.

Вот эту сущность грибоедовских высших требований к себе и следует иметь в виду, оценивая его личность, внешнюю неожиданность некоторых его поступков, приступы отчаяния (всегда преодолеваемого, однако), – то противоборство "пылких страстей" и "могучих обстоятельств", которое наложило печать на всю судьбу Грибоедова.

4

Советские исследователи многое сделали для прояснения и личности, и судьбы Грибоедова, обнаружив несостоятельность ряда принципиальных суждений о нем, бытовавших в "веке минувшем" на правах самоочевидных будто бы истин. Важнейшие открытия их определены утверждением неслучайности, закономерности появления высшего достижения грибоедовского творчества – комедии "Горе от ума", органически связанной с национальной литературной традицией, с литературно–общественным движением первой четверти XIX века. Кровное идейное родство Грибоедова с революционными устремлениями декабристов, его близость к декабристским тайным обществам сейчас, особенно после исследований академика М. В. Нечкиной, тоже не вызывают сомнения. Как ни трактовать решение Следственного комитета, выдавшего драматургу "очистительный аттестат", – как результат заступничества влиятельных Яиц и собственной обдуманной тактики подсудимого, перехитрившего царских сатрапов, или как следствие необнаружения глубоко законспирированных связей петербургских заговорщиков с Кавказским корпусом – в любом случае мы вправе не доверять основательности этого аттестата. Один из самых ближайших друзей Грибоедова А. А. Жандр знал, что говорил, когда на вопрос о "действительной степени участия Грибоедова в заговоре 14 декабря" отвечал уверенно и определенно: "Да какая степень? Полная".