А мы служили на крейсерах - [22]

Но не докажешь ведь, да и народ в классе орет, что мол сволочь ты последняя, раз такое про товарищей говоришь а тем более матери.

Поклялся я тогда перед всеми, что письмо, которое матери написал попрошу назад прислать, и объяснить заодно, откуда ноги растут у такой информации.

Прислала мне матушка письмо мое назад.

Там конечно все правильно — три слова о том, что Вовка мол в санчасти лежал…с гайморитом.

А вместе с моим письмом — и свое прислала, пишет, что мол не обижайтесь, такие уж мы, матери мнительные насчет своих деток, и дело — то мол ведь как было:

Стоят они с матушкой Воронка в одном магазине в одной очереди… Как твой — А как твой — Да нормально — И мой нормально — А мой написал, что твой в санчасти лежит… с эти…как его…гайморитом …Чем? Да гаморроем вроде … А-а-а-а-! Я так и знала, что у него гонорея…!!! На весь магазин… в деревне…

Прочитал я письмо — и свое и мамино народу, убедил, кое — как что не совсем уж сволочь…

Хотя конечно хорош гусь.

С тех пор правда никогда, ни о себе, ни о родственниках, ни о знакомых ничего такого родителям не писал.

Вот и до сих пор не пишу.

Только при слове «гайморит» — ежусь слегка…

Дед Мороз и Молодочка

Мы возвращались в Севастополь тридцатого декабря.

Настроение — прекрасное, за «боевую» — отлично, и в сердцах и в природе благодать.

На «мосту» собралась небольшая компания — Командир, зам, командир лодки, экипаж которой мы везли из Тартуса на межпоходовый отдых, и я. До подхода было еще время, трепались — ни о чем и обо всем. И черт меня за язык дернул:

— Ну что, Новый Год начнем с грубого нарушения воинской дисциплины?

— Почему?

— А Молодочка в комендатуру попадет. Он к Севастопольским патрулям непривычный.

Надо здесь сказать, что буквально за неделю до выхода — а уходили мы в августе — назначили нам лейтенанта-«дзержинца», воспитанника славного города Питера, Молодочку. Такая у него фамилия была. Ну, неделя перед выходом — сами понимаете — все в беготне и суете, так что на берег он если и ходил, то днем и по делу, города совсем почти не знал, а уж Севастопольскую комендатуру и патрулей-тем более. А у нас, их бывало немеряно — не Питерская вольница…

Выглядел лейтенант — как сказать — как настоящая молодка — румяный, вьющиеся темные волосы, почти не брился — в общем, юнец — юнцом. Но офицером оказался толковым, в море показал себя хорошо, и к тому же оказался кандидатом в мастера спорта по боксу.

Командир посмотрел на меня недобро, пробурчал себе что — то под нос вроде «Типун тебе на язык»- и на этом закончили…

Ну а потом заход, встреча, и тд…

В праздники командир всегда оставался на борту. Но, когда второго я прибыл на службу — на корабле его не должно было быть. А он был, и в весьма — не сказал бы раздраженном — каком — то озадаченно-ироническом настроении.

— Ну, что? Напророчил, туды его в качель?

— А что?

— А вот что:

…Первого числа Молодочка был в «сходящей» смене, и, попросив разрешения пойти позвонить, убыл с корабля.

Забрал его сегодня утром из комендатуры сам командир, которому посоветовал, мерзко хихикая, это сделать комбриг. И для хихиканья были свои причины.

Позвонил, стало быть, Молодочка — не знаю кому уж там — и пошел на пароход. Первое число. Народ или спит, или догуливает, кабаки закрыты, скукота. Город вымер. Сел он на рейсовый катер, переехал на Северную, и двинул пешочком в сторону Куриной, к пароходу.

Идет не торопясь, время есть, спешить некуда. Навстречу — Дед Мороз — кому еще в Новый Год на дороге встретиться?

— О! Лейтенант! Один! Пошли со мной!

И излагает ему Дед Мороз, что идет мол, сейчас «поздравлять» девок из ВОХРовскй общаги, где у него масса знакомых, и они конечно не дадут погибнуть в Новый год лучшим представителям Советского флота и зимней фауны, и готовы встретить их по традиции — со стаканом в одной руке, огурцом в другой — и подолом в зубах.

Почему нет? Чем на пароход, к любимому личному составу!!!

Пошли.

Да не тут — то было. Не сложилось что-то у Деда Мороза — не пустили их в одно общежитие, выгнали из другого…

В общем, дело к вечеру, дни в январе короткие. Идут они, несолоно хлебавши — и тут Дед Мороз говорит:

— Слушай, а зачем нам вообще эти бабы? Давай я тебя,… а потом если хочешь — ты меня!…

А происходило это все в те славные «застойные» времена, когда флот еще ходил в море, а нетрадиционную ориентацию не то, что на показ — весьма скрывали.

Уж не знаю, действительно ли тот Дед Мороз был с «голубизной», или с пьяных глаз симпатичная физиономия лейтенанта ему в «снегурочку» обратилась, но эффект от его слов был сногсшибательный — в прямом смысле этого слова.

Короче говоря, подоспевший во время — или не во время патруль застал такую картину: орущий благим матом Дед Мороз — и мудохающий его — весьма профессионально (КМС!) лейтенант.

Ну, Дед Морозов бить не рекомендуется… Забрали обоих — лейтенанта в комендатуру. А Деда Мороза — в милицию.

Рассказ лейтенанта выглядел весьма фантастично, но связались с милицией — совпало с тем, что поведал Дед Мороз, поверили, но отпускать не стали — до решения коменданта.

Комендант — тоже не чужд юмору — посмеялся, и проинформировал комбрига, а уж тот не преминул посоветовать командиру лично забрать Молодочку из комендатуры. Чтоб тот Дед Морозов больше не бил.