А мы служили на крейсерах - [16]
А потом, всю ночь до Севастополя, пока старпом был на мостике, он не мог уснуть, он все считал время, поворачивал, вспоминал, что командовал и говорил… и прокручивал, прокручивал этот проход в голове бессчетное количество раз…
…………………
А потом, в Севастополе, жена — вдруг погладила его по вискам и сказала:
— Ты поседел…
Боцман
Довелось мне тут побывать на праздновании трехсотлетия Кронштадта..
Конечно, не как официально приглашенное лицо, а так, шпаком гражданским походил значит по городу, вспоминая места «боевой славы» лейтенантской, поностальгировал. Между прочим и корабли посетил, открытые для посещения гражданской публики. Исплевался. Такое состояние кораблей, что кажется, экипажей на них и в помине полчаса назад не было, и приборку элементарную там не делали неизвестно сколько.
Вот и вспомнилось…Кронштадт…Боцман…
Уж сколько анекдотов про рассеянных ученых рассказывают — не перечесть.
Вот Вооруженные Силы нашей страны — я Советский Союз конечно имею в виду — на такого рассеянного ученого в чем-то смахивали.
То есть в главном — лучше в мире нет, и боеспособность, и готовность, и так далее.
А где-то в каких-то мелочах — ну полная беспомощность и бардак страшный. И случались в этом бардаке совершенно на первый взгляд вещи немыслимые.
Это все конечно, я о прошлом веке, о двадцатом.
Сейчас в Вооруженных Силах от былой их славы только, пожалуй, только ядерная дубинка да бардак и остались.
Причем последний до неимоверных размеров разросся, никто ничему не удивляется, никого ничем не удивишь. Года два-три назад, когда я в Город приезжал, да знакомых встречал иногда — еще дергался от изумления, как, например, можно на должности третьего ранга — капитаном второго ранга стать, а уж на должности второго ранга — сам вроде бы бог велел каперангом ходить.
А потом как-то успокоился. Может они, нынешние служат лучше нас, давешних… а может слово заветное знают…ладно, Господь все равно ведь по делам судит.
Отвлекся я как всегда, но вот о прошлом.
Начало восьмидесятых, дорогому Леониду Ильичу еще месяца четыре осталось, застой в разгаре.
А мы в аккурат на боевую собираемся. В Средиземное море, соответственно.
Подготовка по полной программе, все путем (не нынешним, не нынешним), неделя до выхода остается, задачи все отработали, проверки прошли, запасы на борту.
И даже время на предпоходовый отдых экипажу выделили — как положено.
Вызывает меня командир, прибываю, он сидит — мрачный. Соображаю, что еще случиться могло… а он:
— Плохо дело, старпом. Боцмана особисты в море не пускают.
— За что?
— А предшественник твой за что сидит? То-то. А боцман по его делу проходил, год условно получил. И год-то прошел давным давно, да только вот ребятам этим не докажешь ничего — осужденным на боевой делать нечего.
— А на замену кого?
— Да с соседнего парохода дают на боевую. Говорят ничего…
Ладно. Жалко было боцмана — смерть. Очень толковый был морячина, хоть и молодой.
Корабль покрасить — нет проблем, палубу всю верхнюю стеклом оциклевать (да, да, было такое, деревянная палуба у нас была, и циклевали мы ее стеклышком битым) — будьте любезны.
И порядок на корабле и в кают-компании мичманской держал любо-дорого.
Возвращаясь опять к началу истории, состоянию кораблей нынешнего Балтфлота, думаю, если бы мой боцман такое увидел — балластину на шею и утопился б со стыда. Жуткое это все же зрелище для нормального морского глаза..
Ну да ладно.
Делать нечего, пригласил я боцмана в «Шайбу», ресторанчик это такой на выезде из Города, если не знает кто. Баранина в горшочках тамошняя на весь полуостров славилась, да, посидели, выпили мал — мала, сказал я ему все это дело. Неофициально, чтоб хоть как-то сгладить…
Очень тяжело он переживал. И ведь странно что — вокруг Европы — можно, а в Средиземку — ну никак нельзя.
Перебдели в общем слегка туалетные работники.
Суть да дело, откомандировали боцмана в штаб бригады, и в море ушли с богом.
Службу отнесли хорошо, даже отлично, вернулись в аккурат к Новому Году, отдохнули после похода почти без замечаний, разве только лейтенант один Деда Мороза избил — я об этом как-то рассказывал.
Числа пятого-шестого января вызывает командир меня. В каюте начальник штаба бригады сидит, скучным глазом переборки разглядывает.
Командир мне:
— Старпом, боцман наш пропал. То есть был был при штабе — и пропал куда — то. Шум пока не поднимали, да и обнаружили то, что пропал неделю как. Ты там разберись дня за два-три. Не найдется — будем дезертиром объявлять, в розыск подавать.
Что ответить?
— Есть! (в обалдении).
Пошел, собрал друзей боцмана — поговорил, мол, жалко мужика, дезертирство — это серьезно…
Один — старшина команды артиллерийской, земляк боцмана, тоже Кронштадтский, поморгал, поморгал, и говорит:
— Три дня? Не подавайте в розыск, найдем.
Через день захожу в каюту после обеда — сидит на диванчике какое — то мурло гражданское. Джинсы, рубашечка джинсовая, волосы до плеч. Меня увидело — встало:
— Здравия желаю!
Боцман! Ну, ёпть! Ну, б…! Ну…!!!
— Где был?
— В Кронштадте!
— Как в Кронштадте? А что делал?
— Мясником в магазине работал!
— Пи…шь, сука!
— Никак нет!
И — фотографию показывает. Действительно, стоит за прилавком мясного отдела, в белом халате, шапочке, нож мясницкий в руке…
