А К Толстой - [6]

Другой мотив поэзии Толстого также связан с одним из положений романтической философии - о любви как божественном мировом начале, которое недоступно разуму, но может быть прочувствовано человеком в его земной любви. В соответствии с этим Толстой в своей драматической поэме превратил Дон Жуана в подлинного романтика: Дон Жуан ищет в любви "не узкое то чувство", которое, соединив мужчину и женщину, "стеною их от мира отделяет", а то, которое роднит со вселенной и помогает проникнуть в "чудесный строй законов бытия, явлений всех сокрытое начало". Этот мотив нашел свое отражение и в ряде лирических стихотворений Толстого ("Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре...", "Меня, во мраке и пыли..." и др.):

И всюду звук, и всюду свет,

И всем мирам одно начало,

И ничего в природе нет,

Что бы любовью не дышало.

В названных вещах этот мотив дан в наиболее концентрированном виде, но и некоторые другие стихотворения окрашены им. Однако еще больше существенны не эти отдельные мотивы, а круг настроений и общий эмоциональный тон лирики Толстого, для значительной части которой - не только для любовных стихов характерна Sehnsucht романтиков, романтическое томление, неудовлетворенность земной действительностью и тоска по бесконечному.

Грусть, тоска, печаль - вот слова, которыми поэт часто характеризует свои собственные переживания и переживания любимой женщины: "И о прежних я грустно годах вспоминал", "И думать об этом так грустно", "В пустыню грустную и в ночь преобразуя", "Грустно жить тебе, о друг, я знаю", "И очи грустные, по-прежнему тоскуя" и т.д. Иногда грусть переплетается с радостью, но большей частью впитывает, поглощает ее. Пассивность, резиньяция, а подчас и налет мистицизма давали повод для сопоставления Толстого с Жуковским, но дело не столько в непосредственной связи с ним, сколько в некоторой общности философских и эстетических позиций. Лишь в немногих стихотворениях Толстого можно увидеть нечто близкое "светлой" пушкинской грусти ("Мне грустно и легко; печаль моя светла"); вообще же земное и вместе с тем гармоническое восприятие мира, свойственное поэзии пушкинской эпохи, уже недоступно Толстому.

Однако наряду с созерцательностью и примиренностью в лирике Толстого звучат нередко и совсем другие мотивы. Поэт ощущает в себе не только любовь, но и "гнев" и горько сожалеет об отсутствии у него непреклонности и суровости, вследствие чего он гибнет, "раненный в бою". Он просит бога дохнуть живящей бурей на его сонную душу и выжечь из нее "ржавчину покоя" и "прах бездействия". И в любимой женщине он также видит не только пассивную "жертву жизненных тревог", - ее "тревожный дух" рвется на простор, и душе ее "покорность невозможна".

Да и самое романтическое томление имеет своим истоком не одни лишь отвлеченно-философские взгляды Толстого, но и понимание, что жизнь социально близких ему слоев русского общества пуста и бессодержательна. В стихотворениях Толстого нередки мотивы неприятия окружающей действительности. Чужой поэту "мир лжи" и "пошлости", терзающий его душу "житейский вихрь", "забот немолчных скучная тревога", чиновнический дух, карьеризм и узкий практицизм - все это признаки не столько земного существования вообще, сколько той именно конкретной жизни, которая беспокоила и раздражала Толстого. Примириться с нею он не мог:

Сердце, сильней разгораясь от году до году,

Брошено в светскую жизнь, как в студеную воду.

В ней, как железо в раскале, оно закипело:

Сделала, жизнь, ты со мною недоброе дело!

Буду кипеть, негодуя, тоской и печалью,

Все же не стану блестящей холодною сталью!

В этом неприятии светской жизни, некогда привлекавшей Толстого, чувствуются отзвуки поэзии Лермонтова. Правда, гневные интонации Лермонтова большей частью приглушены у Толстого; Толстому гораздо ближе такие романсного типа стихотворения Лермонтова, как "На светские цепи, // на блеск утомительный бала...", которые и по своим идейным мотивам, и стилистически в какой-то мере предвосхищают его лирику.

Несмотря на влечение к "мирам иным", в Толстом исключительно сильна привязанность ко "всему земному", любовь к родной природе и тонкое ощущение ее красоты. "Уж очень к земле я привязан", - мог бы он повторить слова героя одной из своих былин ("Садко"). Земля для поэта не только отражение неких "вечных идей", хотя он и говорит об этом в своих программных стихотворениях, но прежде всего конкретная, материальная действительность. Важно в этом отношении воздействие Пушкина на некоторые пейзажные стихотворения Толстого, сказавшееся в точности и ясности деталей. Иногда - например, в спокойном и скромном осеннем пейзаже стихотворения "Когда природа вся трепещет и сияет..." - Толстой повторяет даже отдельные пушкинские детали ("сломанный забор" и др.).

Умение схватить и передать в слове формы и краски природы, ее звуки и запахи характеризуют целый ряд лирических стихотворений, баллад и былин Толстого. Вспомним хотя бы того же Садко, который томится в подводном царстве и всем своим существом тянется к родному Новгороду; его сердцу милы и крик перепелки во ржи, и скрип новгородской телеги, и запах дегтя, и дымок курного овина. Даже в послании к Аксакову, где Толстой подчеркивает свое влечение в "беспредельное", он с большей художественной силой говорит о любви к "ежедневным картинам" родной страны, о чумацких ночлегах, волнующихся нивах, чем об "иной красоте", которую он ощущает за всем этим. Особенно привлекает Толстого оживающая и расцветающая весенняя природа. Могущественное воздействие природы на душу человека исцеляет от душевной боли и сообщает голосу поэта оптимистическое звучание.