А еще я танцую - [39]

В качестве бальзама тебе на сердце — через два месяца выходит подарочное издание твоей трилогии (в коробке) на английском языке. Должно получиться нечто. Тебе будут звонить из отдела пиара и просить выбраться в Лондон — хорошо бы ты согласился.

Жду новостей. Не терпится узнать, что чудо-машина по имени Сотто снова включилась в работу.

Обнимаю дружески.

Оливер

P. S. Пользуясь возможностью, передаю привет от твоего японского переводчика — встретился с ним на ярмарке. Он очень огорчился, что тебя там не было.

7 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Аделина!

Сейчас я вас отругаю. Ну что за ребячество? Не станете же вы меня убеждать, что это цунами вызвано моим невинным замечанием о том, что я «ждал другого». Прошу вас, не порите горячку! Подумайте хорошенько! Хотя бы получите назад машину! Черт возьми, будьте же благоразумны! Куда вы поедете? Вы что, не знаете, что бывает с людьми, которые вот так очертя голову бросаются неизвестно куда?

Не делайте вид, что вы не поняли, чего я от вас ждал. Я думал, что вы способны пробить брешь в стене молчания, окружающей меня последние два с половиной года, что вы подскажете мне след, поможете мне. Наверное, я наделил вас властью, которой вы не обладаете, а теперь, когда вы уверены, что я разочарован, чувствуете себя несчастной. Мне знакомо это ужасное чувство, и очень жаль, что я стал его причиной.

Как бы там ни было, мы пришли к тому, к чему пришли. Я не думал, что это произойдет так скоро, — я имею в виду, что так скоро закончится время невинной болтовни.

Но вы правы. Отныне, что бы ни случилось, отмахнуться от нескольких недель, на протяжении которых длилась наша переписка, уже нельзя. Мне она доставила огромное удовольствие, и даже более того — только не смейтесь, — я испытал нечто похожее на влюбленность. Сами знаете, как это бывает: живешь себе живешь, спишь наяву и телом и душой, и вдруг появляется некто и переворачивает всю твою жизнь. Ты весь обращаешься в нетерпение: я хочу ее видеть, она должна мне позвонить, она обещала мне написать. Все твои мысли заняты одним. Если она тоже тебя любит, то вы вместе погружаетесь в эту праздничную лихорадку. Я пережил подобное пять раз. В первый раз, когда мне было 15 и я оказался не на высоте. Следующие три раза связаны с моими тремя первыми женами. Да, даже с Пойдем, Котик мое сердце билось в учащенном ритме, и я не намерен над этим насмехаться. Пятый раз — это особая статья, и огонь в моей груди до сих пор не угас.

Я говорил про праздник. Да, это праздник души и тела. Он длится столько, сколько длится. А потом краски тускнеют, а точные линии начинают искажаться и плыть. Наступает пора недоразумений, сомнений, злости (чуть было не поставил многоточие, но вовремя сдержался).

У меня ощущение, что все это я пережил с вами, пусть в виртуальной форме и в ускоренном режиме, но с сохранением всех тонкостей процесса, например таких: сейчас, когда я пишу вам, я веду себя так, словно у нас все хорошо, — так некоторые пары, расставаясь, продолжают играть комедию своей угасшей любви. Это их бабье лето. Еще только раз. Самый последний. И все как раньше, — только добавляются слезы.

Аделина, я не хуже вас знаю, что в пакете хранится конец нашей невинности. Начиная с сегодняшнего утра я знаю это абсолютно твердо. После завтрака я пошел к себе в кабинет и долго стоял, глядя на него. Должен сказать, что он меня пугает, этот ваш толстенный пакет. Лежит себе, неподвижный и безмолвный, похожий на опасного зверя, и делает вид, что спит, но попробуй его потревожь (фу, какой штамп! Сотто, Сотто, как тебе не стыдно? Немедленно возьми себя в руки!). В конце концов я взял пакет в руки и, не вскрывая, ощупал.

Нет, в нем не рукопись. Не листы формата А4. Там длинные конверты размером 22×11. Судя по всему, две пачки: несмотря на то что вы упаковали их в пластиковый файл, в середине прощупывается пустота.

Письма.

Понятия не имею, что в них. Знаю одно: как только я их прочту, нас с вами — таких, какими мы были до сих пор, — больше не будет. Поэтому, пока пакет не вскрыт, хочу вас уверить: к той Аделине, с которой я переписываюсь уже сорок три дня, я сохраню всю свою теплоту и нежность. Я поверил в ее прошлое и в ее настоящее, в ее хор, ее травяные чаи и ее банкира. Этого уже не отменить. Один друг рассказывал мне, что во времена Минителя поддерживал пламенную переписку с молодой женщиной — пока не догадался, что обменивается сообщениями с мужчиной. Но это открытие не помешало ему сохранить самые приятные воспоминания об их общении.

Хотелось бы мне сказать вам: Аделина, продолжайте изобретать самое себя, я все вам прощу, даже то, что вас не существует! Но нет, ничего не выйдет. Пропадет вся прелесть.

Исходя из этого и подразумевая, что литература — это ложь, ну, или плод воображения, что одно и то же, получается, что литературное воображение есть сознательная ложь? Так, что ли?

Впрочем, как я вам уже говорил, порой я сам воспринимаю себя как вымышленного персонажа, что помогает мне мириться с собой, добавляет мне интереса в собственных глазах и делает меня не таким несносным, какой я есть на самом деле. Остается лишь следить за тем, чтобы не слишком увлечься этой опасной игрой. Кроме того, к реальности меня исправно возвращают весы: вы когда-нибудь видали фикцию, которая тянет на 106 кило?