А другой мне не надо - [13]

– Да брось ты! Ты ж мужик! Знаешь, сколько у тебя таких Ленок будет?! Сто!

– Как у тебя до мамы? – В голосе Игоря не было вызова.

– Твоя мать у меня первая, я правду сказал…

– Тогда как ты можешь мне давать советы? – взвился младший Гольцов: «Ты ж мужик! Сколько у тебя таких Ленок будет? Сто!»

– Очень просто, – Анатолий пообещал себе держать себя в руках. Да и потом, ему было искренне жаль сына, так по-детски переживавшего разрыв с Леночкой, которую лично он даже не видел. – Я знаю жизнь. И много раз видел, как это происходит у других.

– Вот именно, что у других, – в сердцах заметил Игорь.

– А неужели бы ты хотел, чтобы это происходило в моей жизни?

– А неужели ты никогда не хотел, чтобы в твоей жизни хоть что-нибудь подобное происходило?! Ты ж мужик! – Игоря понесло. – Альфа-самец! Можешь выбирать! А ты двадцать с лишним лет у маминой юбки, как привязанный. О чем же вы с мужиками в бане говорите? Или тебе и правда сказать нечего? Или ты просто умело маскируешься и изображаешь из себя примерного, верного мужа, а на самом деле и в тебе черти водятся? Водятся?!

– А ты бы хотел, чтоб водились? – нахмурился Анатолий и, положив обе руки на руль, медленно произнес: – Чтобы тебе, щенок, было известно. Я не у маминой юбки. Я у Аниной. Хочешь – у юбки, хочешь – под каблуком. Мне все равно. Лишь бы рядом. И я не альфа-самец, я нормальный здоровый мужик. Однолюб просто. И если ты думаешь, что задел меня тем, что за двадцать с лишним лет брака я ни разу не изменил твоей матери, то ты ошибаешься. Мало того, может быть, это единственное, чем я могу в этой жизни гордиться. А тебе за твое паскудство надо бы набить морду, но я обещал твоей матери, что никогда не подниму на тебя руку. Поэтому я сейчас пошлю тебя на три буквы, иначе ты просто не дойдешь до своей долбаной работы, к долбаному Пруткову и таким же, как ты, долбаным айтишникам.

– Можешь не утруждаться, – скривился Игорь и вышел из машины, хлопнув дверцей так, что у Гольцова внутри все вскипело. Но он снова сдержался и отъехал от тротуара, чуть не врезавшись в припаркованную рядом машину, а потом, незаметно для самого себя, дважды нарушил правила, сначала проехав на красный сигнал светофора, а потом – развернувшись через сплошную. И все потому, что больше всего на свете ему хотелось примчаться к жене, чтобы, взяв ее за руки, рассказать о случившемся, но из-за того, что сейчас сделать это было невозможно, желание поговорить с Аней становилось все сильнее.

«Позвоню», – подумал Толя, но, увидев, который час, остановился – у Анны было утреннее совещание. «Я тебя люблю», – отбил он эсэмэс жене, потом вдогонку послал еще одну: «Встречу после работы. Уже соскучился».

* * *

К себе в кабинет Анатолий Иванович вошел ровно в тот момент, когда из него выходила уборщица с корзиной мусора в руках:

– Опаздываете, Анатоль Иваныч, – кокетливо поприветствовала его бабища в синем халате и прижала корзину к груди.

Гольцову захотелось сказать: «Не ваше дело», но вместо этого он почтительно посторонился, будто уборщиком был он, а не эта женщина, похожая на тролля:

– И на солнце бывают пятна, Нина Васильевна.

И Нина Васильевна обрадовалась этим словам, и засуетилась, и, смущаясь, пожелала хорошего дня, и даже призналась в том, что ставит Анатоль Иваныча в пример собственному зятю.

– А вот это лишнее, – неодобрительно произнес Гольцов, чем ввел уборщицу в еще большее смущение.

– Да как же лишнее! – воспротивилась она. – У кого хочешь, спроси: самый положительный человек у нас здесь – кто? Анатоль Иваныч! И говорить нечего. И пусть знают, а то распустились. Ни стыда, ни совести. Один обман и злоупотребление, а потом люди и говорят: нет честных людей. А на самом деле есть! – подняла руку вверх Нина Васильевна. – Пусть знают и детей учат, а то будут, как мой зять, сказать ведь стыдно…

Гольцову на минуту показалось, что вот сейчас уборщица попытается рассказать ему историю своей семьи, а заодно и всех тех, кто к ней причастен. Но она завершила свое выступление словами о том, что если кому в этой жизни и повезло, то, без сомнения, жене Анатоль Иваныча, хотя и неизвестно, за какие такие заслуги, но раз так, то уж пусть так и будет, потому что на все воля божья и жаловаться грех.

– Ну, спасибо вам за добрые слова, Нина Васильевна, – промямлил Гольцов и попытался протиснуться в дверь собственного кабинета, но снова не успел: из отдела кадров привели новую сотрудницу, молодую женщину с нечистой кожей лица, напоминавшую Анатолию его одноклассниц в пубертатном состоянии.

– Здравствуйте, – сначала пискнула та, а потом, видимо от волнения, пробасила: – Я Юля Деревяшкина.

– Очень приятно, – наврал Толя и запустил новенькую в кабинет. – Присаживайтесь.

Деревяшкина метнулась к стене и уселась на стулья, которые обычно пустовали, потому что сотрудники, как правило, располагались за столом у начальника.

– Не сюда, – остановил ее Анатолий Иванович и показал нужное направление. – Рассказывайте.

– А что рассказывать? – растерялась Юля и выложила перед собой руки с облупившимся лаком на ногтях. Гольцову стало не по себе, но он постарался не показать виду и спешно отвернулся якобы для того, чтобы просмотреть записи в ежедневнике.