А до Берлина было так далеко - [11]

Приказ есть приказ. Его не следует обсуждать, а полагается выполнять, что мы немедля и сделали. Только на этот раз часть дивизии была погружена в эшелоны. Надо сказать, что продвижение от этого не ускорилось. Немецкие самолеты в буквальном смысле висели над железной дорогой, подвергали поезда, станции, мосты непрерывным бомбежкам. Железнодорожные станции были забиты составами, застрявшими из-за неисправности пути. Приходилось часто останавливаться и восстанавливать поврежденные рельсы, расчищать путь от разбитых вагонов. Наше положение осложнялось тем, что железная и шоссейная дороги, по которым мы следовали, проходили вблизи линии фронта. 17-й немецкой армии удалось вклиниться в стык между нашими 12-й и 6-й армиями и развернуть наступление на Умань. Войска противника с каждым днем приближались, и мы уже отчетливо слышали артиллерийскую канонаду.

В одном месте дорога, по которой следовала пешая колонна дивизии, совсем вплотную приблизилась к линии фронта. Как на грех, набежавшая внезапно тучка обрушила на землю настоящий ливень. Дождь как из ведра хлестал чуть ли не час, и проселок мгновенно стал непроходимым: для местного чернозема воды требуется немного, чтобы дорога превратилась в сплошное месиво. Застряли повозки, забуксовали машины: ни туда ни сюда! Напрасно люди толкали их из последних сил. Грузовик проедет, натужно ревя мотором, пять - десять метров и опять стоп. Не помогали ни русская "Дубинушка", ни нелестные замечания комдива в адрес командиров полков. Раздражение генерала передалось и мне. Я понимал, что появись немецкие самолеты - и полдивизии стало бы легкой добычей врага. Раскисшая степь крепко держала нас за ноги. Словом, оснований для того, чтобы потерять самообладание и дать волю нервам, было более чем достаточно. Но, честно говоря, этого делать ни в коем случае не следовало. К нашему счастью, фашистские летчики в течение двух часов вынужденной задержки в степи не появились. Тучка так же скоро скрылась, как и появилась. Проглянуло жаркое летнее солнце, быстро просушило дорогу, опять поползла вперед извилистая лента колонны.

Мы держали путь на Корсунь.

Первым туда прибыл штаб. Части, следовавшие как по железной дороге, так и в пешем строю, задержались. Корсунь выглядел осажденным городом. Его улицы были перегорожены баррикадами, противотанковыми ежами. Жителей почти не осталось: все подались на восток, подальше от приближавшегося фронта. Многие здания были разрушены, глядели уныло пустыми глазницами окон. Фермы моста через Рось беспомощно окунулись в воду реки: фашистские летчики оказались на этот раз меткими. А вокруг искореженного моста лежали мертвые женщины, дети. Фашистские стервятники бомбили и толпу, которая образовалась у разрушенного моста. Какое это страшное зрелище - обгоревшие, растерзанные трупы женщин и детей! Нельзя, невозможно к этому привыкнуть! Командиры и красноармейцы, сжав кулаки, стиснув зубы, смотрели на эту страшную картину...

По распоряжению комдива штаб расположился в лесу юго-западнее города. Времени на раскачку не было, и мы тотчас же, как только "бросили якорь", приступили к первоочередным, неотложным работам. Надо было оборудовать КП, провести линии связи к местам, где обоснуются штабы частей, установить, где находятся наши полки.

Вместе с полковником Самсоненко и лейтенантом Сорокой я выехал навстречу подразделениям, которые следовали в Корсунь по железной дороге. Шофер Иван Свистунов, богатырского сложения человек, невозмутимый и спокойный, уверенно вел свою эмку по забитой войсками и беженцами дороге.

На станции Звенигородка остановились, решив справиться у железнодорожной администрации о местонахождении эшелонов дивизии. Начальник станции, когда мы вошли в его кабинет, спал, сидя за столом. Было жалко будить этого безумно уставшего человека, который, по-видимому, не шал как следует ни одной ночи с начала войны. Но ничего не поделаешь, пришлось растолкать станционного начальника. Он поднял на нас непонимающие глаза, но прошло мгновение - и мы увидели деятельного, энергичного человека, весьма крепко державшего в этой обстановке неразберихи и хаоса в своих руках все нити управления железнодорожным движением. Минут через пять мы уже точно знали, где находятся эшелоны с подразделениями дивизии и когда их следует ожидать в Корсуни, если все пойдет нормально и не помешают фашистские летчики. После беседы с начальником станции как-то спокойнее стало на сердце. С такими людьми, как этот железнодорожник, который не согнулся, не растерялся в сложнейшей военной обстановке, нельзя, невозможно не победить, подумал я.

В этой же мысли еще больше утвердился я после беседы с красноармейцами и командирами, заполнившими пассажирский станционный зал. Большинство из них день-два назад вышли с боями из окружения и теперь ждали решения своей судьбы. Увидев нас, они обступили плотной стеной и попросили походатайствовать перед военным комендантом, чтобы тот немедленно отправил их на передовую. В любое подразделение, лишь бы не сидеть сложа руки, лишь бы бить фашистов, закрыть им дорогу к Киеву, к Днепру.