А что это я здесь делаю? Путь журналиста - [13]

Но потом я задумался об этом всерьез. Мою мать – мир ее праху! – постоянно вызывали в школу. И что же ей там говорили? Что Ларри никогда не сидит на месте. Что он невнимателен. Что не может ни на чем сосредоточиться. Что постоянно болтает с другими учениками. Если бы в те времена существовал «Риталин», не исключено, что никакого Ларри Кинга на свете не было бы. Вот представьте: он бы успокоился, и из него сделали бы хорошего ученика, потому что с интеллектом у него все в порядке. Это могло бы изменить всю его жизнь.

Помню, как-то Ларри спросил:

«Марти, ты каждый день по восемь часов сидишь в офисе?» Я ответил:

«Ну не все время. Иногда я все же выхожу – пообедать, в туалет, пройтись немного».

И тут он сказал:

«Я ни за что на свете так бы не смог».

Как-то давно я говорил о своем брате с одной дамой – детским психологом. И она мне сказала:

«Когда умный взрослый человек с синдромом дефицита внимания вынужден на чем-то сосредоточиться, обычно он достигает в этом деле значительных успехов».

Если вы видели Ларри в студии, то наверняка согласитесь с тем, что во время передачи он полностью поглощен своим делом. Даже если ему приходится общаться в эфире одновременно с четырьмя людьми, он чувствует себя как дома.

Глава 5 Бейсбол, девчонки и чувства

Теперь, после Нью-Хейвена, позвольте ненадолго вернуться назад. Вообще мне это совершенно не свойственно: я не люблю останавливаться и оглядываться. С детства я жил исключительно по принципу «Вперед! Вперед!». Помню, как перед играми Dodgers я с утра пораньше приходил к друзьям и орал под окнами: «Да-вай! Вперед!» Если игра начиналась в 1.05, я начинал тащить их на стадион уже в девять утра.

Никогда-никогда в жизни я не опаздывал на игры Dodgers. И никогда не опаздывал к разминке. Чтобы добраться до стадиона ЭббетсФилд, надо было сделать пересадку на метро. Обычно перед входом на открытые трибуны стояла длинная очередь, и нам, конечно, хотелось попасть в первую десятку или двадцатку. До сих пор вспоминаю дни, проведенные в этой очереди, и наши крики: «Открывайте ворота, вы, черепахи! У нас скоро бутерброды испортятся!»

Ворота открывались, мы бросались через вертушки, и каждый пытался захватить место в первых рядах. Там были лучшие места для тех, кто, как мы, платил мелочью. Я был не слишком шустрым. И Герб тоже. Да и А-Бэ слишком шустрым не был. Самым шустрым среди нас был Нейти Тернер, поэтому он пробивался вперед и занимал места на всех.

С того самого дня, как я стал слушать репортажи об играх Dodgers по радио, моим героем стал самый яркий игрок на поле – Лео Дюроше. Говорили, что играть против Лео – все равно что играть против десяти обычных игроков. Он был порывистым и горячим, первым начинал спорить с арбитром или поддерживать других игроков своей команды. Когда-то давно, в начале карьеры, когда он еще играл за Yankees, он даже подрался с Бейбом Рутом. Но таким уж был Лео – азартным, пробивным, беспощадным – человеком лас-вегасского типа. И женился он на голливудской актрисе.

Я сам не блистал в игре, но всегда носил майку с номером 2 – как у Лео.

В те дни был еще один замечательный игрок – Джо Торр. Однако, глядя на него, было нельзя сказать, выигрывает его команда или проигрывает. Лео был полной ему противоположностью. Он всегда открыто выражал свои чувства.

Именно это было необходимо, чтобы противостоять моему врагу – Дэйви Фриду из банды фанатов New York Giants. Или Гербу, Сиду и Эшеру, которые болели за Yankees. Найдите иллюстрацию к слову «злорадство» – и это будет портрет Герба. Фанаты Yankees были надменными самодовольными индюками и ни в грош не ставили остальных. У них на лицах было написано: «Зачем вы вообще утруждаете себя спорами, чья команда лучше? Наши все равно побьют любую команду, если даже она выиграет у остальных». И как правило, они выигрывали. Dodgers были неплохи. Но Yankees всегда оказывались чуть лучше или… чуть-чуть удачливее.

Среди фанатов Dodgers были и те, которые искренне верили, будто работники стадиона Yankees нарочно подкладывают в покрытие газона какие-то мелкие предметы типа гвоздей. Так что, когда игрок Yankees ударяет по мячу, тот отскакивает от такого металлического предмета и пролетает у принимающего игрока над головой. Это был настоящий заговор! За период с 1947 по 1953 год Yankees выиграли чемпионат шесть раз. Четырежды они громили Dodgers в финале, и нам оставалось только негодовать и грозиться: «Ладно-ладно, в будущем сезоне мы вам покажем!»

В эти годы и мои лозунги поменялись. Если раньше я кричал:

«Вперед, а то опоздаем к разминке!», – то теперь я взывал к любимой команде: «Вперед, дурни, вы разбиваете мое сердце!»

Но было то, что всегда отличало Dodgers в глазах фанатов. В Dodgers играл тот самый парень, который разрушал расовые барьеры. Это был Джеки Робинсон. Мы с Аароном Собелем сохранили альбом с газетными вырезками сезона 1947 года. Сейчас я не уверен, что тогда мы полностью понимали значимость достижений Джеки. В нашем доме не было места для предрассудков. Помню, как одна наша родственница вышла замуж за черного и ее родители отказались от нее. Моя мать приютила их с мужем у нас и всегда относилась к ним по-доброму. Так что я воспринимал Джеки точно так же, как Лео, которого отстранили от игры за сговор с букмекерами в начале сезона 1947 года. «Мне плевать, будь этот парень черный, желтый или полосатый, как зебра, – говорил Лео. – Я – капитан этой команды и вижу, как он играет».