99942 - [3]

One time to know that it's real

One time to know how it feels

Песня нравилась Максиму, хоть познаний в английском языке и не хватало для того, чтобы понять, о чём поёт Мортен Харкет. Ему казалось, что это грустная песня о человеке, который пропустил какую-то важную, "ту самую" возможность, шанс, выпадающих раз в жизни, и теперь страшно об этом жалеет. Мысленно подпевая солисту, Максим оглядывался на собственную жизнь, и ему тоже делалось немного грустно.

What do you see?

What do you know?

What are the signs?

Впрочем, песня была о его работе.

2

Максим вывернул с развязки и увидел гигантские блоки парковок, дырявые, как швейцарский сыр Эмменталь. В отверстиях не прекращалась автомобильная суета. За парковками топорщились постройки необычных форм и расцветок, административные и лабораторные корпуса.

Сколково встретило Дюзова контрольно-пропускным пунктом с бодрым, пахнущим кофе охранником в чёрной форме, который ощупал машину матовым взглядом необычных очков, наверняка со встроенной камерой. Максим показал удостоверение и направил "Форд" прямо, через сто метров налево, в точности следуя инструкциям навигатора.

У входа перед высоким зданием уже ждала следственно-оперативная группа. При появлении Дюзова из кареты "скорой помощи" вывалился шаровидный Огрелкин, судмедэксперт, и, что-то дожевывая, принялся отряхивать руки.

Максим поздоровался и вместе со всеми двинулся к проходной.

– Что случилось? Почему не внутри?

– Спросили старшего, – пожал плечами оперативник. – Без тебя не пускают.

– Исправим.

Здесь авторитет его "корочки" был незыблем. Она напиталась силой, точно земля волшебством сказочного леса, и за проходной, в стеклянном рукаве главного входа, Максим неожиданно почувствовал себя обновлённым: прохладное утро счистило накипь бытовых неурядиц, позолотило протокольную бледность. Эскалатор с лёгкостью оторвал от земли, услужливо поднял наверх и деликатно толкнул на неподвижный пол. У дверей Максим остановился, обратил лицо к светлеющему небу, зевнул, потёр переносицу – и преобразился. Близость нового расследования зажгла его, превратила в тот самый Хирон, охваченный дуализмом собственной природы, и направила в интригу неизвестности. Максим толкнул дверь, и следственно-оперативная группа высыпалась в вестибюль исследовательского института.

Началась привычная работа.

***

Утро первого июня 2035 года омрачил труп, обнаруженный практикантом Захаркиным в коридоре напротив входа в кабинет своего руководителя, профессора Булгарина.

Сперва Захаркин испугался, что мёртвое тело принадлежит профессору – накануне вечером Низам Дмитриевич остался ночевать в кабинете. Ничего сверхъестественного: засиживаясь, профессор довольно часто пропускал последний шаттл до метро и устраивался спать на диване. Но присмотревшись, Захаркин понял, что мертвец ему не знаком: солидно одетый мужчина, около сорока лет, с выдающимся носом и стеклянными глазами. Он полулежал на полу, спиной к стене, голова на груди, ноги согнуты в коленях. Покойный выглядел каким-то нереальным, как игрушка из желтоватого пластика, и карикатурным, возможно, из-за своего носа – с таким надо иметь гасконскую гордость и имя Сирано.

В открытую кабинетную дверь тянуло горелой проводкой.

– Глебов, там кофе или что посущественней ящик даёт? – крикнул судмедэксперт вглубь коридора участковому, появившемуся с лестницы и как раз проходящему мимо торгового автомата.

Тот остановился и оценивающе глянул на подсвеченную витрину. Настроенные под размер продукта полки предлагали чипсы, шоколадки, орешки и баночную газировку. Полусфера под потолком бесшумно повернулась, сфокусировав на человеке одну из несколько камер.

– Мяса нет! – доложил участковый Огрелкину.

– Очень смешно! – рявкнул в ответ судмедэксперт и нехорошо закашлял.

– Не наешься никак? – спросил, подходя, Максим.

Огрелкин отмахнулся, прочищая горло.

Криминалист зашёл в кабинет первым, неся перед собой "спейс-регистратор" – чёрный округлый цилиндр, фиксирующий состояние объёмного пространства, своеобразный три-дэ фотоаппарат, – нёс словно римский воин императорскую чашу. Эти штуки поступили в органы совсем недавно и стоили до того страшных денег, что криминалист даже задерживал дыхание, будто ныряльщик за жемчугом. Сканер пространства считывал окружающую среду, изучая объекты сенсором глубины.

– Не надорвись там, – глядя на покрасневшие уши криминалиста, прохрипел судмедэксперт Огрелкин. Он натянул скрипучие одноразовые перчатки и склонился над телом.

– Ну, что там? – спросил Максим у практиканта.

– Пепелище, – отозвался Захаркин, которого Дюзову представили несколькими минутами ранее.

– Так ты уже заходил? – встрепенулся участковый.

– Ну… да… – Захаркин побледнел.

– Товарищ следователь, берём его? – наигранно сказал участковый и вцепился в острый локоть практиканта.

– Погоди, – сказал Максим, заглядывая в лицо Захаркина. – Что за пепелище?

– Ну, костёр, и раздрай будь здоров, а Низама Дмитрича нет, я ему звонил, не отвечает… пропал!

– А охрана внизу что? Видела, как он уходил?

– Там ночью нет никого… камеры только, роботы…

– С камер ещё не сняли, – отозвался оперативник, отрешённо наблюдающий за манипуляциями Огрелкина. Усы опера выглядели жёсткими и уставшими, как и их владелец.