999-й штрафбат. Смертники восточного фронта - [262]

Затем он посмотрел вверх, туда, где между ветвями елей мерцали звезды. Сами силуэты деревьев вырисовывались на фоне неба столь же четко и резко, как недавно руины города. В отдельных местах звезды что–то загораживало, причем тень эта постоянно перемещалась по небу. Ага, значит, оно снова затягивается тучами. Что ж, оно даже к лучшему.

В результате Шрадер вновь задумался об их с Фрайтагом положении.

Он отломал ветку, стряхнул с нее снег, воткнул в землю между валенками и впился в нее взглядом, хотя на самом деле в темноте ее не было видно. Зато он чувствовал ее левым валенком. Почему–то это помогло ему сосредоточиться. Левый валенок — это запад. Правый — восток. Север — перед ним. Юг — у него за спиной.

Ветка — это группа Волера, она пришла с юго–запада. Солдаты Волера наверняка, выйдя за передовые позиции, совершили нечто вроде рывка к окраинам города. И вот теперь все это перед ним — ветка, рывок к черте города — рядом с его левой ногой.

Два–три километра, думал он. Преодолев это расстояние, они выйдут лишь к передовым отрядам группы Волера, где–то к юго–востоку отсюда. Если судить по тому, чему они стали свидетелями ночью, вся эта местность просто кишит врагом. Кто знает, возможно, к данному моменту неприятель сумел отбросить солдат Волера назад.

Что представляют собой позиции других частей, он не знал. Еще тогда, в цитадели, Трибукайт вкратце набросал им положение вещей, однако донесения от этих частей, помимо группы Волера, поступали нерегулярно и были отрывочными. По идее, их позиции должны пролегать к западу отсюда, возможно, всего в полутора километрах, однако предположить что–то конкретное по этому поводу он затруднялся.

Как затруднялся и предположить что–то конкретное относительно леса, в котором они сейчас спрятались. Шрадер помнил, что на карте были обозначены леса, даже с названиями, однако большая их часть была разбросана то там, то здесь и не имела названий. Например, лес, в котором они сейчас находились. Он не мог вспомнить его на карте и потому не имел возможности сориентироваться относительно того или иного объекта. Впрочем, он не слишком и напрягал свою память. Господи, сколько раз им пришлось пересекать эту лесистую местность в течение предыдущего года — зимой, несколько раз весной, летом и осенью!

Им ни разу не повстречался один, большой, настоящий лес, а только редкие перелески и чахлый кустарник, в которых было нетрудно заблудиться. Он вспомнил, как они часами шли маршем через пустынные равнины и топи, вроде той белой пустыни, которую они пересекли сегодняшней ночью. Потом вдруг откуда ни возьмись на горизонте возникал лес, иногда не один, а сразу несколько, и тогда они направлялись к нему и входили под его сумрачные своды, и спустя какое–то время лес начинал казаться им таким же бесконечным, как до этого открытая равнина.

А потом неожиданно лес кончался, и они снова оказывались на голой равнине или же посреди кишащих комарами болот. За болотами вновь маячил очередной лес. Однако по мере того, как они подходили ближе, леса росли у них прямо на глазах. Стоило же войти в их чащу, как они вырастали до гигантских размеров — мрачные, зловещие, заваленные буреломом.

И вот сейчас Шрадер сидел и вспоминал их. Ему вспомнилась одна прошлогодняя операция на дороге, что вела в Велиж. Им было поручено провести зачистку Каменковского леса. Впрочем, название было важно лишь тогда, когда тот или иной лес становился для них боевой задачей, лишь тогда, когда в нем погибали бойцы.

Но чаще лес оставался безымянным.

Та операция под Велижем. И еще одна, осенью, после того как Манштейна отозвали на юг, и им пришлось покинуть основные позиции и в течение нескольких недель наводить порядок в тылу, после чего их окончательно перевели в Великие Луки.

Вот почему ему казалось, что он знает эти леса. Впрочем, если это как–то и помогало, то лишь понять одну печальную истину: использовать их в качестве ориентиров, если они хотят выйти к своим, — гиблое дело.

Тогда зачем же он тратит драгоценное время на размышления об этих никчемных лесах? Шрадер не знал и тем не менее испытывал внутреннее удовлетворение от того, что сумел мысленно дать оценку местности, пусть даже и не до конца точную.

Потом он вспомнил самое главное — если этот лес будет тянуться и дальше, то они смогут идти по нему даже днем, и их никто не увидит. А вот застань их заря на равнине, так им пришлось бы залечь и, не поднимая головы, ждать на морозе или пытаться ползком преодолеть расстояние, пока вновь не станет темно. По густому лесу они могут идти даже днем.

Главное — идти и идти. Рано или поздно они выйдут к своим. Если, конечно, им повезет. Потому что русских в этой местности мало. Но даже если те и успели закрепиться на своих позициях, значит, им с Фрайтагом придется пробиваться, несмотря ни на что.

Неожиданно его охватило возбуждение. Он потянулся и потряс Фрайтага. Тот медленно приподнялся, весь в снегу.

— Ну, как ты?

— Мне снился сон.

— Тебе лучше?

— Вроде бы да, — ответил Фрайтаг и попытался встать на ноги.

Это удалось ему без посторонней помощи. Правда, боль была адская. Однако если подумать, то это общее впечатление, потому что в конкретных местах она была вполне терпимой. По крайней мере, дышать ему стало легче.