90х60х90 - [33]

Алиса не закончила, но Серафима и так ее поняла. И ответила осторожно:

- Да, наверное.

- У вас какие-то проблемы; дома, с мужем, с делами?

Она кивнула. Разгоряченное массажем тело начало потихоньку мерзнуть в холодной комнате. Серафима ступила босыми ногами на пол.

- Нельзя вам так себя запускать, - повторила Алиса уверенно и настойчиво. - Было бы лучше, если б вы и завтра меня посетили. Конечно, моя помощь невелика, ваших проблем я решить не решу, к сожалению, но кое-что сделать смогу и сделаю это с радостью.

- Спасибо, - ответила Серафима. Искренность собеседницы не вызывала сомнений, Алиса с охотою делала бы свое дело, даже не побуждаемая к тому денежными посылами. Вглядываясь в лицо массажистки, Серафима находила подтверждения произносимым словам во всем, прежде всего в глазах. Ее глаза не умели лгать, и сейчас они открывали Симе тайны своей хозяйки, те тайны, о которых не принято распространяться вслух, те, что хранятся под сердцем и вынашиваются бесконечно долго, с оглядкою, с неверием и боязнью расстаться с ними навсегда. Те тайны, для которых открытие лицу, невольно участвующему в их появлении, обыкновенно означает гибель, крах всего, с ними связанного.

И оттого тайны эти всегда остаются невысказанными. Лишь глаза, невольные жесты, редкие, очень редкие намеки: в повороте головы, в прикосновении, в вырвавшемся сравнении или полунамеке, порой выдают состояние находящегося рядом человека: состояние, близкое к тяжелой, почти неизлечимой болезни.

Серафима вгляделась в ее глаза. И невольно поежилась. Не то от холода комнаты, не то от увиденного в самой глубине их.

И потому, быть может, сама не отдавая отчета в своих действиях, подошла стремительно и резко к Алисе и, обняв ее и, не то страстно, не то испуганно, все еще чувствуя на себе этот почти невыносимый для нее, непосредственного со-участника этой незаметной драмы, взгляд, прижала к себе, поцеловала в губы.

Мгновение Алиса оставалась безучастной, точно не веря в происходящее. А спустя это мгновение ответила. Задыхаясь от потаенной боли, выплеснувшейся враз наружу, от муки, что терзала ее долгие месяцы знакомства, от страха высказаться, от боязни быть услышанной, от желания поверить в сказку, которую она сочиняла столько дней и недель подряд, безо всякой веры в осуществление.

Алиса обняла ее, вцепилась в полотенце, коим Серафима укрылась от холода, прижалась всем телом, испуганно вздрагивая в ответ на поцелуй, точно боясь, что он неожиданно прервется и растает в холоде комнаты, растает как легкое дыхание. Принялась покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи, не в силах отпустить Серафиму на миг. Зашептала ласковые слова ей на ушко. Заплакала. И снова, в ответ уже, поцеловала в губы, с надеждою, но и с робким неверием - ответит ли снова?

Минута протянулась в полной тишине. Раз только Алиса всхлипнула робко и снова смолкла, боясь шевельнуться, произнести слово, одно из тех, что жаждали сорваться с ее уст.

Серафима отстранилась. Опустила руки. И повернулась к своей одежде.

- Не уходи, - робко попросила ее Алиса. Она так и осталась стоять посреди холодной комнаты, у массажного стола, смотря вслед Серафиме. Веря и не веря в происшедшее.

Она принужденно покачала головой, так ничего и не ответив. Слов не было, Серафима чувствовала, что любое слово, сказанное ей, будет против нее, обернется, возвращенное Алисой, и ударит - неожиданно и больно. И потому молчала, одеваясь и смотря по сторонам, молчала, всякий раз поднимая глаза на недвижную Алису и встречая ее безмолвно вопрошающий взгляд. Лишь кивнула перед тем, как покинуть квартиру, в знак - долгого ли, короткого ли, кто знает - прощания.

Алиса так и не сошла с места, не опустила глаз. Несмотря на это, на то что дверь хлопнула и распахнулась снова, не запираемая никем, Серафима быстро спускалась по лестнице, всякий раз оглядываясь вверх, боясь встретиться снова взглядом с массажисткой, оставшейся стоять посреди холодной комнаты.

И лишь, когда дверь подъезда осталась за ее спиной, перестала оглядываться. Села в машину и выехала со двора, едва не поцарапав распахнутые створки въездных ворот.

Обещанный час прошел, но телефон по-прежнему молчал. Павел находился в своем кабинете, уже с четверть часа он сидел в кресле, просто разглядывая лежащий перед ним аппарат мобильной связи. Он отложил все текущие дела, отослал секретаршу за исполнением мелочных задач, которые могли бы и подождать в любой день, но только не сегодня, переговорил с Антоном по телефону, не уведомляя его о задержке назначенной с ним встречи с оговоренными ранее сроками. Антон пытался возразить, намекнув на срочность, естественную для подобного рода дел, Павел отмахнулся ото всех его доводов, коротко отрезав: "не сейчас, потом, попозже". На сем разговор кончился, и Павел вновь приступил к созерцанию лежащего на столе аппарата.

Что-то случилось, раз молчание продолжается и не собирается прерываться. Что-то... но что? Что вообще могло случиться в такой ситуации?

Водитель Караева, секретарша Алексея и Мельников убыли, об этом ему было сообщено ранее, час назад; в доме остались лишь сам Алексей, Караев и чей-то телохранитель, не то Вагита Тимуровича, не то Серафиминого мужа, скорее всего, его шефа. И что же, один человек смог обезопасить двух нуворишей от четырех профессиональных наемников? Хорошо вооруженных и прекрасно знающих свое дело, да еще и имеющих фору в неожиданности. Кроме того, голос утверждал, что все трое находятся у них в руках, иначе он не стал бы звонить.