666. Рождение зверя - [180]

– Уходим!

Деревья, кусты, трава перед ними раздвинулись, выкладывая прямую светящуюся дорожку к гигантской пальме. Кирилл пришпорил единорога и погнал его к кротовой норе, чувствуя за собой дыхание приближающегося цунами. Наконец впереди показалась таксофонная будка. Они соскочили с химеры и влетели в нее. Потемкин быстро набрал номер.

– Только она, – раздался в трубке голос матери.

На этот раз мать была непривычно суровой, как если бы Кирилл прогулял уроки в школе и явился домой за полночь, обкуренный и пьяный.

– Как это! – нервно крикнул Кирилл. – Ты с ума сошла?

– Она одна или никто.

Кирилл понял, что спорить и уговаривать бессмысленно, да и времени на это не было никакого. Он в сердцах швырнул трубку на аппарат, прижал к себе фею и прошептал:

– Ты едешь, я остаюсь.

Беатриче вздрогнула:

– Я без тебя никуда не поеду!

Потемкин судорожно схватил ее за руки:

– Со мной ничего не случится, а ты умрешь, если сейчас не уйдешь! Давай, милая. Мы обязательно встретимся. Книгу не потеряй. – Он провел рукой по ее голове. – Я люблю тебя!

– Я не смогу жить без тебя!

Кирилл нежно обнял ее и поцеловал в губы. Беатриче подчинилась. Он выскочил из будки и захлопнул дверь. Будка задребезжала и начала уходить под землю. Он увидел прильнувшую к стеклу Беатриче и прикоснулся к ее руке – через стекло, пальцами. Спустя мгновение челнок опустился, и земля над ним сомкнулась, будто здесь ничего и не было. Содрогающий землю вал цунами был уже рядом. Сверху раздался голос Солженицына:

– Залезайте, что ли, сударь!

Потемкин посмотрел на крону пальмы, сияющую как рождественская елка, и начал карабкаться. Обычному человеку это было бы не под силу, но он вдруг ощутил в себе способности покорителя небоскребов, человека-паука Алена Робера. Как выяснилось, это было не так уж трудно – естественные выступы и наросты помогали ему набирать высоту. Когда он преодолел половину пути, первая волна ударила о дерево и согнула его. Потемкин стал двигаться быстрее. Достигнув кроны, он перевел дух.

– Ну как? – поинтересовался нобелевский лауреат. – Впечатляет?

Кирилл оглянулся. Вокруг бурлил безбрежный огненный океан. Те странные хвостатые существа, тритоны и нереиды, все так же резвились в волнах. Но океан не обжигал, а ласкал их. Пальма оказалась единственной возвышенностью над водой.

– Класс! – крикнул Потемкин.

– Посидите тут немного, и вода сойдет.

Посмотрев вдаль, Кирилл понял, что Александр Исаевич несколько поторопился. От горизонта на них надвигалась вторая волна, еще мощнее первой. Солженицын, кажется, тоже осознал свою оплошность:

– Прошу прощения… Тут уж я ничем помочь не смогу.

Стена воды с востока неумолимо надвигалась на них. Под пальмой обмелело – волна будто затягивала, вбирала в себя все, чтобы обрушиться с новой силой. Но Потемкин не испытывал перед ней страха. Наоборот, он будто манил к себе эту стихию, играл с нею. Через мгновение океан смыл его с пальмы и начал затягивать в пучину. Кирилла понесло ко дну, он хлебнул воды и неожиданно понял, что может дышать, словно человек-амфибия Ихтиандр. Прекрасные нереиды увлекали его в бездну, в глубь океана, открывая удивительной красоты виды: Кирилл плыл к огромному дворцу, сияющему так, будто его покрывали бриллианты. Очертаниями дворец напоминал Храм Лотоса бахаев в Нью-Дели. Величественное сооружение из свернутых лепестков раскинулось на девять оконечностей по дну океанской впадины. «И приснилось мне, что камень за камнем я воздвиг священный храм. Не пагоду и не мечеть, и не церковь, но возвышенное и проще, с вратами, открытыми для дыхания небес, и истина, и мир, и любовь, и справедливость нашли и поселились в нем», – вспомнил Потемкин пророчество Шах Акбара из династии великих моголов. У входа в храм сидели двадцать четыре старца с длинными, до земли, белыми бородами. Они увидели Кирилла и пали ниц. Врата раскрылись, и Потемкин медленно заплыл внутрь. Посреди огромного зала стоял сапфировый престол. Двенадцать золотых львов и золотых орлов сидели напротив друг друга на ступенях лестницы, которая вела к лучезарному трону. На престоле в позе лотоса сидел улыбающийся Шива – такой, каким его обычно изображают: четыре руки, аквамариновый цвет тела. Хотя это был не совсем Шива. Две руки его были сложены в индусское приветствие анджали, две другие держали загнутый жезл-посох и тройную плеть египетского фараона. Волосы на голове, пробивающиеся из-под вытянутой кверху шапки Амона, слегка пошевеливались, как будто жили собственной жизнью. Во лбу Шивы сияла изумрудная звезда, а подбородок его украшала длинная, заплетенная в косичку борода. Приглядевшись, Потемкин узнал в лице божества черты своего отца. Шива-Осирис медленно заговорил с ним, не открывая рта:

– Все возвращается на круги своя, сын. Нельзя уйти от самого себя.

– Я не хочу быть собой, отец.

– Это так по-человечески! – рассмеялось божество. – Желать быть тем, кем ты не являешься. Смертному этого не дано. Но ты – не человек. Поэтому у тебя был выбор. Ты использовал свой шанс, и теперь ничто не подлежит изменению.

– Но скажи, отец, если люди так хотят построить свой ад, почему не дать им такую возможность?