60-я параллель - [2]
— Ну, еще!.. Что Ланэ? — он брызнул в Лодю тоненькой струйкой воды — «Ланэ, Ланэ!» Тоже туда же! Она, конечно, тоже толковый ребенок, но знаешь... Из т-т-аких, б-брат, что там ни говори, Ньютонов и бы-быстрых разумом Платонов, хоть убей, не получается... Вчера сама просила: «Объясни мне зажигание!» А сама на втором же такте спит... И ты, Лоденька, про Ланэ вообще... Помалкивай больше!
Лодя не удивился. Все знали: с Кимкой Соломиным не совсем ладно. Был образцовый юнец, зависть всех мамаш: тишь да гладь; моторы да карбюраторы... Никаких глупостей! И вдруг...
Да, это он первый узнал, что ее подлинное имя совсем не Люда, а куда необыкновенней — Ланэ! Это он, Ким, установил, что хотя фамилия Людиной матери, новой паспортистки городка № 7 на Каменном острове, где все они жили, чисто русская — Фофанова, но самое-то Люду зовут по ее отцу: Лю Фан-чи. Ее папа, оказалось, был китаец, рабочий из города Ли-янь; только он умер еще в 1928 году. Поэтому, хотя Ланэ не говорила по-китайски, она знала много отдельных китайских слов и даже умела писать чернилами четыре самых настоящих китайских иероглифа:
— что означает «человек»,
— «девушка» — и еще два других:
и
которые вместе значат «зеленый луч».
Взрослых удивляло, в конце концов, не то, что Ким Соломин вдруг пленился живой, веселой китаяночкой. Это было понятно: семнадцать лет минуло парню! Их поражало, что сам-то он, вихрастый, рыжий, нескладный, с пальцами, вечно перепачканными маслом, с глазами, глядящими куда-то вдаль, с головой, набитой кучей непонятных технических проектов, один другого страннее и неожиданней, — что он сам смог заинтересовать собой задорную, избалованную общим вниманием девчонку, помешанную на театре, на балете, может быть, и верно будущую актрису. Но спорить против очевидного не приходилось...
Вещь небывалая: в мае Кимка недели две с неимоверным терпением и невиданной снисходительностью «подгонял» Людку по алгебре, только отдуваясь слегка от ее математической несообразительности. А потом каждый мог наблюдать: что ни вечер, Ланэ — эта мамина дочка! — часами сидела на мрачном подоконнике механической мастерской городской водной станции, свесив стройные ножки во двор, неотрывно смотря на паяльную лампу, пылающую и гудящую в проворных Кимкиных руках... Он что-то говорил, а она его слушала... Ну и ну!
Лодя Вересов считал себя лучшим другом и поверенным самых горделивых замыслов инструктора станции Кима Соломина. Лодя знал: скуттер «Зеленый луч» сначала должен был называться прямо и ясно: «Ланэ». Однако затем Ким передумал (кто знает, — может быть из-за недостойного страха перед насмешками!)
Он увидел как-то Ланэ Лю Фан-чи в ее восхитительной зеленой вязаной кофточке и не стал называть свой корабль именем девушки, хотя так поступали многие достойные люди до него. Напротив того, он переименовал девушку по кораблю. Ланэ стала для него теперь «Зеленым Лучиком», а на удобообтекаемом носу скуттера, вслед за русской надписью, были начертаны два замысловатых китайских иероглифа:
и
— «зеленый» и «луч».
Лодя Вересов не очень сочувствовал Киму в этом его юношеском пристрастии. Раскосенькую нежножелтую девчонку из второго корпуса явным образом не увлекало ничто действительно интересное; ни калибр орудий «Марата», ни уэллсовы марсиане, ни число спутников Юпитера. Театр, театр, театр! К театру и Лодя и Ким относились пренебрежительно.
Больше того, один раз Лодя своими ушами слышал, как Люда хихикала с Зайкой Жендецкой: «Ну и чудак этот Кимка! Воображает, мне так уж приятно про всякие кабельтовы слушать!» Нет, она ничем не могла понравиться Лоде, Ланэ! Но, видимо, в данный момент говорить об этом Киму не приходилось, и Лодя мудро промолчал.
Вокруг них золотился, догорая, теплый вечер двадцать первого июня. Море впереди зеркалило всё сильнее. Темными пятнышками маячили на нем чьи-то далекие лодки. Ким Соломин, едва не опрокинув скуттер, вылез, наконец, из воды. Прикрыв глаза мокрой ладонью, он вгляделся в одно из этих пятнышек.
— Смотри, пожалуйста! — проговорил он. — Левка и еще кто-то с ним! Ну да, на «Бигле»! Вот гидробиологи! «Наука, наука!» — а сами засели в море и рыбку, небось, ловят! А ну!
«С-101» послушно опять зафыркал. «Зеленый луч» бойко рванулся вперед. Пять минут спустя они были уже у цели.
Крашенный в нежнолазурный цвет ялик биологического кружка качался на разведенной «Лучом» волне. В банках, расставленных на его днище, плескалась вода. Редчайшие экземпляры «Osmeri eperlani» и «Clupeae harengi» (самых обыкновенных салаки и корюшки, с точки зрения домашних хозяек) томились в ней.
У руля, между всеми своими драгоценными удочками, черпачками, донными драгами, записными книжками, двигался и суетился, поблескивая очками, испытатель естества Левочка Браиловский. На веслах же рядом с ним, держась прямо, как вырезанный из дерева, сидел высокий мальчик лет пятнадцати. За спиной у него висела охотничья двустволка, на груди — большой призматический бинокль в футляре. У ног желтел аккуратный ящичек из таких, в которых художники носят краски и кисти. Мальчик был не знаком ни Лоде, ни Киму.
