50 и один шаг назад - [151]

Каждая клеточка моего тела напряжена, а нервы просто на пределе. Я вырываю руку из хватки Роберта и толкаю его в грудь.

— Зачем? Я не хочу больше смотреть на такое! Это ужасно! Ужасно! — Кричу я, указывая на дверь, которую он закрывает.

— Тогда предлагаю то, ради чего мы пришли. Думаю, разогрев закончился, — словно не слыша моих слов, говорит Роберт, разворачиваясь, идёт к лестнице.

— Ты глухой?! Я ухожу отсюда! Вы больные! Все тут больные! — Кричу я, сбегая по лестнице за ним.

— Вот как раз сейчас и увидишь, кто из нас самый больной, — бросает он через плечо, и я замедляю свои шаги.

— Он тут, — утвердительно говорю я, и Роберт останавливается внизу лестницы, кивая мне, и протягивает руку, чтобы я спустилась.

— Сейчас я отведу тебя туда, но ты должна пообещать мне, что такой экспрессии, как наверху у тебя не будет. А если же будет, то держи её в себе. Он не должен увидеть тебя, тогда у нас будут проблемы. Это нарушение, за которое охрана может немного помять. А причина в том, что последний этаж, на который мы сейчас спустимся, принадлежит садистам. И это самое опасное и травматичное направление во всём клубе. Там тихо, нельзя мешать им, когда у них проходит сессия. Из-за этого вмешательства может пострадать нижняя. Ты обещаешь мне, что не издашь ни звука, пока мы там? Не выдашь нас и если захочешь уйти, то дай мне знак, и я уведу тебя, — полушёпотом произносит Роберт, беря меня за руки. — Миша, это не игры, это может быть опасно.

— Хорошо, — киваю я.

— Пойдём, — он берёт меня за талию, и к нам присоединяется ещё одна пара, огибая лестницу и спускаясь вместе с нами.

Но уже на лестнице я вижу, как много людей здесь собралось. Все стоят на лестнице, мало кто спустился вниз к открытой площади, куда падает яркий свет. Это больше похоже на спектакль, чем на что-то страшное. Но мой взгляд останавливается на девушке, привязанной к какому-то приспособлению вроде деревянного креста. Её ноги и руки разведены в стороны, а сама она наклонена животом вперёд. На ней средневековые кандалы, сдерживающие полностью тело.

Я сглатываю от увиденного, спускаясь ещё на одну ступень вниз.

Она голая, полностью голая, её ягодицы имеют несвойственный розоватый оттенок, а на спине…

— О, Господи, это иглы? — Ужасаюсь я, закрывая рот рукой и отворачиваясь к Роберту.

— Да, это такой способ навести красоту, чтобы появиться перед Верхним, а точнее, Садистом. Это условие для сессии, это подтверждение того, что она хочет этого и готова к новым ощущениям, — шепчет Роберт, указывая мне взглядом вернуть своё внимание на импровизированную сцену. — Для нас это красиво.

Не могу этого сделать, но через силу издаю шумный вздох и снова смотрю на спину, зашнурованную лентой. А лента эта держится на иглах, которые сочными наконечниками играют в ярком свете над девушкой.

Сложно передать все свои ощущения, когда ты сама видишь, что люди желают уродства сами. Я осматриваю толпу, с жадностью ожидающую дальнейшего продолжения шоу. И приходит понимание, что я никогда не стану частью их. Как бы я ни любила Ника, как бы ни хотела быть с ним, но для меня вот это всё, что я увидела и узнала, стало невозможным препятствием.

На «сцене» начинается какое-то движение, и я моргаю, концентрируя взгляд на чёрных свободных штанах, держащихся на узких мужских бёдрах. Кубики пресса, которые под моими руками когда-то сжимались от возбуждения, играют в свете. Широкая грудь, которую я когда-то покрывала поцелуями. Эти руки, которые я так люблю, и которые умеют дотрагиваться до меня с особой нежностью.

Мне не нужно угадывать этого человека под чёрной маской. Это тот, кого я всегда буду искать во сне. Это тот, кто умеет причинить мне боль, не прикасаясь ко мне. Это Николас Холд.

— Боже, — по щеке скатывается слеза от сжавшегося горла, когда мужчина полностью вышел на свет.

Внутри меня всё перевернулось, словно я очутилась в самом страшном и невероятном кошмаре во всей моей жизни. Это даже не больно, это остро и жгуче отдаётся в груди, как будто меня туда укусила змея, отравив сердце. И теперь оно леденеет с каждым вздохом.

— Это его сессия. Они проходят тут крайне редко для публики, в основном закрытые. Но каждый из нас ждёт таких дней. Ведь садисты самые опытные из нашего мира. И каждый доминант или же домина хочет быть похожим на них. Это праздник для всех, — шёпот Роберта на ухо подтверждает все предчувствия, которые когда-то терзали меня.

Смотрю на единственного человека, которого люблю в этой жизни, который дал мне много и забрал ещё больше. Мне хочется закричать, попросить его прекратить это, не предавать меня вот так легко и просто. Но я молчу, пребывая в какой-то прострации, не дающей мне даже двинуться.

Только сейчас сквозь пелену из слёз я замечаю в его руке какой-то предмет, и прищуриваюсь, чтобы разглядеть его.

— Это кнут, особый кнут, сделанный на заказ именно для него. Это его любимый девайс, самый болезненный, самый запоминающийся и самый красивый. Он может разорвать кожу лучше скальпеля, а может оставить только точку. Сейчас начнётся экшен, сама сессия. А до этого был разогрев падлом, — продолжает нашёптывать Роберт.