№ 44, Таинственный незнакомец - [44]

— Я ошиблась, но мне показалось, что я снова испытала нечто похожее.

Сожалела ли она о своей ошибке? Вероятно, сожалела. Маргет снова возродила во мне страстную надежду, наполнила горячим желанием убедиться, оправданна ли она; я едва удержался от соблазна шагнуть вперед, снова преградить ей путь и проверить, так ли это, но слишком свежа была боль после недавнего отпора, и я не отважился. Зато я спокойно любовался красотой Маргет и ни за что на свете не отказался бы от такого счастья. Я крался за ней на некотором расстоянии, куда бы она ни свернула, и лишь когда Маргет вошла в свою комнату и закрыла дверь, я, огорченный, вернулся к себе, к своему одиночеству. Но при одном воспоминании о первом чудесном прикосновении кровь моя снова воспламенилась, и я утратил покой. Час за часом я боролся с собой, но любовная горячка не проходила. Наступила ночь, она тянулась долго-долго, но облегчения не принесла. В десять обитатели замка уже спали — все, кроме меня. Я вышел из комнаты, побродил но замку, а потом, невидимый, полетел по большому коридору. В тусклом свете я различил на памятном месте неподвижную фигуру. Это была Маргет, я узнал бы ее и в полумраке. Я не сдержался и устремился к ней: Маргет притягивала меня, как магнит. Она была совсем близко, но в двух-трех шагах от любимой я вдруг вспомнил, кто я, и почувствовал, как холодок пробежал у меня по спине. Ну и пусть, подумал я, побыть рядом с ней уже счастье! Маргет вскинула голову и замерла в позе напряженного и грустного ожидания, будто прислушивалась к чему-то, затаив дыхание; в неясном свете мне открылось ее счастливое, томное лицо и — как сквозь вуаль, — влажно блестевшие, такие любимые глаза.

— Тишина, ни звука, — прошептала Маргет, — но она где-то здесь, я знаю, что она уже близко, моя греза.

Любовь вскружила мне голову, я полетел к Маргет, легкий, как дыхание, обнял ее, крепко прижал к груди — она не оттолкнула меня! — и поцеловал, пьянея от счастья. Маргет вздохнула, закрыв глаза, и молвила с выражением безграничного блаженства:

— Я так люблю тебя, я истомилась, ожидая тебя.

Она трепетала от каждого поцелуя, во мне же разыгралась такая буря чувств, что все прежние человеческие переживания показались мне холодными и слабыми по сравнению с тем, что доступно духу.

Невидимый, неосязаемый, освобожденный от плоти, прозрачный, как воздух, я тем не менее удерживал Маргет в объятиях и, казалось, мог подняться с ней в воздух. И это была не иллюзия, а реальность. Ощущение изумило своей новизной, я и не подозревал, что дух мой так силен Я еще освою этот ценный дар, воспользуюсь им, проверю, на что способен.

— Чувствуешь ли ты, как я сжимаю твою руку, дорогая? — спросил я Маргет.

— Конечно, чувствую.

— А мой поцелуй?

— Что за вопрос! — засмеялась Маргет.

— А мои руки, когда я сжимаю тебя в объятиях?

— Ну, разумеется. Какие странные слова!

— Мне хотелось вызвать тебя на разговор, чтоб услышать твой голос; он для меня словно музыка, Маргет, и я…

— Маргет? Маргет? Почему ты называешь меня так?

— Ах ты маленький страж приличий, ревнительница собственности. Требуешь, чтоб я звал тебя госпожа Реген? Боже мой, я полагал, что мы покончили с условностями.

—. Но почему ты должен так меня величать? — недоумевала Маргет.

Пришел мой черед удивляться.

— Почему? Пожалуй, нет других причин, кроме той, что это твое имя, дорогая.

— Мое имя? Ну и ну! — Маргет капризно вскинула прелестную головку. — В первый раз его слышу!

Я обхватил ладонями ее лицо и заглянул ей в глаза — не шутит ли? — но они были сама искренность и простодушие. Не зная, что сказать, я брякнул наугад:

— Любое имя, что тебе по нраву, будет мило для меня, невообразимо прекрасная, обожаемая! Каким именем мне звать тебя? Прикажи!

— Ну и повеселился же ты, вызвав меня на разговор, как ты выразился. Как меня называть? Да моим собственным именем, и не величай меня госпожой.

Я все еще терялся в догадках, но это меня не тяготило: чем дольше игра, тем лучше, тем приятнее.

— Тебя зовут, — начал я, — тебя зовут… Забыл, вот досада! Ну, скажи сама, дорогая.

Она залилась звонким, переливчатым, как птичья трель, смехом и легонько стукнула меня по уху.

— Забыл? Так не пойдет! Ты, видно, затеял какую-то игру, еще не знаю — какую, но меня не проведешь. Хочешь, чтоб я сама сказала свое имя, а ты… ты подстроишь ловушку или сыграешь со мной шутку, в общем, представишь меня в глупом виде. Признавайся, что ты задумал, милый?

— Признаюсь, — ответил я сурово. — Вот обхвачу твою шейку левой рукой — вот так, потом запрокину тебе голову — вот так, прижму поплотней — вот так и, как только ты назовешь свое имя, поцелую тебя в губки.

Она глянула на меня снизу вверх — ее голова покоилась на моей согнутой руке, как в люльке, — прошептала, разыгрывая смирение и покорность: «Лисбет», и приняла кару без сопротивления.

— Ты славная девочка, — сказал я, одобрительно потрепав ее по щеке. — Никакой ловушки не было, Лисбет, если не считать ловушкой то, что я прикинулся забывчивым; но когда сладчайшее из всех имен произносят сладчайшие уста, оно становится слаще меда, вот я и хотел услышать его от тебя.