33. В плену темноты - [26]

– В сложившихся обстоятельствах мы все равны, – сказал он. – Я снимаю с себя белую каску. Отныне между нами нет начальников и подчиненных.

Несколько минут назад, по дороге в Убежище, он сообщил о своем решении членам экспедиции. Они пытались его разубедить, но он все-таки это сделал, мотивируя поступок тем, что отныне им придется принимать совместные решения. Мысль, которую хотел донести Урсуа, состояла в том, что им нужно держаться вместе – «один за всех и все за одного». Однако для некоторых из присутствующих его короткое сдержанное выступление говорило скорее о слабости перед лицом сложной задачи и создало впечатление, будто человек, который, по идее, должен был встать у руля, внезапно спасовал и бросил все на произвол судьбы.

– Иногда Луис Урсуа совершенно не думает о том, что говорит, – позже скажет Рауль Бустос.

Войдя в Убежище, Рауль сразу ощутил отголоски подавленной анархии, которая недавно прорвалась в этом замкнутом подземном пространстве. Меньше чем полгода назад мужчина видел, как его родной город Талькауано погрузился в пучину анархии в результате цунами и землетрясения. Его самого чуть не ограбили возле аптеки, в которой хозяйничали мародеры. Как и то стихийное бедствие, нынешний обвал может легко разрушить все сложившиеся здесь устои и иерархию. Бустос представил, как самые сильные и отчаянные быстро подминают под себя более слабых людей. Логика улицы может быстро завладеть всеми. Тем более что некоторые из рабочих сидели в тюрьме за драки в барах и другие подобные вещи и каждый – потенциальный вожак. Бустос почувствовал, что в любой момент они могут пойти против начальника смены, если за него не вступятся другие шахтеры.

Урсуа произнес свою краткую речь, после чего воцарилась неловкая тишина, которую попытались заполнить другие участники экспедиции: Марио Сепульведа, помощник начальника смены Флоренсио Авалос и Хуан Карлос Агилар, начальник команды механиков. Все они подтвердили слова Урсуа о том, что, мол, им всем нужно держаться вместе. Авторитетнее всех прозвучал голос Агилара. По словам последнего, ситуация и впрямь незавидная, но кое-что они все же могут предпринять. Первым делом нужно собрать всю имеющуюся у них воду, включая техническую в машинах и прочих механизмах на шахте. Совершенно очевидно, что им придется нормировать выдачу продовольствия, сократив до минимума ежедневный рацион, чтобы протянуть как можно дольше. Остается только решить, как это сделать.

Сепульведа возглавил процесс инвентаризации всего, что находилось (или должно было находиться) в коробе с неприкосновенным запасом на случай аварии: 1 банка лосося, 1 банка персиков, 1 банка зеленого горошка, 18 банок тунца, 24 литра молока (8 из которых оказались испорченными), 93 упаковки печенья (включая те, что уже были съедены) и кое-что из медикаментов с истекшим сроком годности. Кроме того, они нашли там 240 одноразовых вилок и ложек (зачем так много?) и всего лишь 10 бутылок с водой, что еще раз свидетельствует о недальновидности владельцев шахты. Смерть от обезвоживания им, слава богу, не грозит: в больших цистернах неподалеку от Убежища хранится несколько тысяч литров технической воды, которую использовали для охлаждения двигателей. Она, конечно, с привкусом машинного масла, но для питья вполне пригодна. А вот печенье и рыбные консервы придется разделить между всеми. Если каждый будет съедать в день по одному или по два печенья и ложку тунца, то провизии должно хватить на неделю. Приняв такое решение, они сложили провизию обратно в короб и закрыли на замок. Урсуа взял в руки ключ и передал его Марио Сепульведе на хранение.

Тут возник вопрос, а сколько человек в Убежище? Урсуа снова пересчитал всех, мысленно сверяя полученный результат с предполагаемым числом людей, которые, по идее, должны были работать на этой смене. Тридцать один, тридцать два, тридцать три…

– Нас тридцать три человека, – объявил он наконец.

– Тридцать три?! – воскликнул Сепульведа. – Это же возраст Христа! Вот дерьмо! La edad de Christo! Mierda!

Несколько шахтеров, включая Агилара и Лобоса, невольно повторили за Марио эту фразу. La edad de Christo! Даже для тех, кто не отличался особой религиозностью, это число имело жутковатый смысл, особенно для тех, кто уже достиг этого возраста. Тридцать три – столько было лет пророку, распятому на Голгофе. Эта цифра вместе с именем некоторое время будоражила умы рабочих своей ужасающей тривиальностью. Надо же случиться такому совпадению: вообще-то на шахте должно было быть шестнадцать или семнадцать человек, но из-за того, что многие работали сверхурочно или отрабатывали прошлые выходные, по факту их оказалось гораздо больше. В два раза больше, если быть точным. Как выяснилось, среди них не было ни одного человека, кто был бы знаком со всеми без исключения оказавшимися здесь. Тридцать три… Как же такое могло случиться?

Наконец заговорил Марио Сепульведа, видя, что на лицах товарищей застыло выражение смятения и страха. Голос его звучал громко и твердо.

– Somos treinta y tres. Тридцать три человека. Это не иначе как знак, – сказал он. – Нас ждет нечто невероятное, когда мы выберемся.