3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [108]

В целом сидение в БУРе было не очень примечательным и интересным. Бродяги объясняли мне тонкости АУЕ-теории (попутно споря между собой), я спорил с ними на религиозно-мифологические темы. Но вообще — ничего особенного. Пожалуй, самым ярким событием за месяц моего БУРа стало изготовление шашлыка.

Как подогреть или поджарить мясо в хате? Допустим, в передачке вам зашла баранина. Она наверняка будет вареная, а если даже и жареная, то уже давно. В общем, совсем не шашлык. Как быть?

Для начала нужно подготовить посуду. Берете какую-нибудь миску. На огне она закоптится, поэтому нужно покрыть ее зубной пастой, чтобы потом было легко отмыть. Но не будете же вы держать миску в руках — ее нужно вставить в щели, которые образуются, когда пристегиваешь к стене нары.

Теперь топливо. Берете обычное вафельное полотенце (только его в тюрьме ни в коем случае нельзя называть «вафельным» — только «в клеточку», как и «вафли» нужно называть «печеньем в клеточку»). Разрезаете полотенце на полоски и складываете их фальцами, чтобы получилась трубка с притоком кислорода. Оказывается, полотенца отлично горят, причем без всякой дополнительной пропитки, и, в отличие от бумаги, не дымят и не воняют.

Кладете рядом с собой какую-нибудь емкость с водой. Берете полотенце, как факел, — и поджигаете. Оно ведь свернуто в трубку, тяга там хорошая и горит отлично. Просто нужно время от времени сбрасывать в воду сгоревшие части полотенца. От этого пальцы становятся все желтые.

В общем, одного небольшого полотенца для рук вполне хватает, чтобы пожарить огромную миску мяса. Получается настоящий шашлык, запах — потрясающий. Точно так же можно, к примеру, вскипятить кружку с чифиром.

Вообще, последние дни перед освобождением пролетели очень быстро. Я думал, что они будут тянуться вечно, но у меня как раз был очередной раунд ожесточенных судов с колонией. Я почти каждый день выходил на видеосвязь с судом, который разбирал наши протесты по поводу различных взысканий. К тому же я и мои доблестные адвокаты судились с прокуратурой, которая не реагировала на наши обращения. Должен вам сказать, что, когда допрашиваешь в суде прокурора, — это совершенно незабываемое чувство.

Выход

И вот — последний день. Прошел он офигенно быстро, совсем не по канонам. Должен был тянуться до невозможности. Об этом много написано, для з/к это легендарное событие, и все легенды — про длину последнего дня. Ничего подобного. У меня он был мгновенным, как удар забойщика скота (знаю, знаю, скот уже не забивают вручную, но точная метафора — только эта).

Накануне вызывали к начальнику колонии и главному оперу. Говорили, что примерно половина руководства силовиков будет следить. Просили не устраивать митинг. Предупреждали, что меня с момента вывода из камеры и до вывода за пределы ИК будут без устали снимать на регистраторы. На прощание я честно признался, что знакомство с ними не было приятным.

Приезжали какие-то фсбшники, ходили по зоне и зашли всюду, кроме камеры, где я сижу, — «очканули», как сказали представители администрации. Приходила Алевтина — последние вести с воли, последние письма домой, рисунки, эскизы для последних партаков. На прощанье обнялись — сказала, что будет скучать. Неудивительно: с апреля 2015-го по июнь 2018-го виделись стабильно раз в две недели.

Сходил на суд с прокуратурой. Вернулся в камеру — вот уже и вечерняя проверка. Собрал вещи: пачка непереданных писем. Написал последние ответы. Самый последний для Лены — на раскроенной наволочке. Пообщался со всеми через отдушину, как обычно в таких случаях: они мне фарта и здоровья, я им — скорейшей золотой воли и здоровья. Здоровье — самое главное. Забрал матрас, расстелился, лег спать.

Проснулся, когда в кичабуре начался подъем и стали хлопать пристегиваемыми нарами. Скрутил матрас и наконец-то не стал нести его в комнатку для матрасов, а положил на пол рядом с хатой. Взяли топчаны, расстелились, позавтракали, чифирнули. Пошел в душ — каждый, кто освобождается, получает экстрабонус в виде бани. Последняя баня — анбиливабл. После бани оделся в чистое — отдельную робу, к которой накануне, истратив последний гель в белых ручках, дописал к казенному трафарету ПКТ еще две аббревиатуры — ПТН и ПНХ. Очень символично — приезжал ведь в такой же футболке. Так сказать, пронес себя через года.

Часов в 8 приходит режимник, выводит из камеры, говорит — по правилам надо проводить обыск перед освобождением. Ржу над ним в ответ: «Можете рапорт составить: перед освобождением отказался от обыска».

В 8:20 забрали из камеры. Взял рюкзак — там письма, алюминиевая кружка с рисунком Гейзенберга и надписью «Let's cook!», книжка на голландском о вязке узлов — друг просил вернуть. Надел темные очки: освобождаться надо на стиле, а хорошие парни носят черное.

Повели. Покричал всем в камеры. Сцена освобождения из ПКТ — один-в-один как у Подрабинека в «Диссиденте». Долбанное колесо сансары.

На прощание говорю: «Менты и джентльмены! Элвис покинул здание!» Ну просто не пришло ничего в голову.

Повели отдавать документы. Стас Пенкин (начальник спецчасти) сверяет личность: