29 отравленных принцев - [64]

.Имелась, правда, оперативная видеосъемка, сделанная на кладбище, и Колосов ее бегло просмотрел, с удивлением отметив, что среди пришедших на похороны Студнева не было никого из тех, кто сидел с ним за одним столом в «Аль-Магрибе». Не было даже Авроры…

А Катя все говорила и говорила о Симонове. Колосов начал потихоньку прислушиваться и вдруг ревниво отметил, что чаще всего у нее проскальзывают такое словечки, как «симпатичный», «занятный», «внешне очень даже ничего».

— Ему солдат удачи надо играть в сериалах, — заметила Катя, — он неплохо бы смотрелся в камуфляже с «Калашниковым» на броне танка. Ты не заметил, Никита, что-то в нем от молодого Шварца есть в «Хищнике» — тот же грубоватый шарм… А младший брат Воробьевой — Юрий — тоже ничего. Только совсем еще мальчишка. Ты говоришь, он геодезический кончил?

— Да, — машинально откликнулся Колосов, — институт геодезии и картографии.

— У Сережки Мещерского там приятель когда-то учился. А потом, бедняжка, все летал в Якутию на какие-то исследования.

— Летал? — Никита думал о своем. — Почему летал?

— Ну, в экспедицию. Там есть еще какое-то слово в названии: институт геодезии, картографии и еще чего-то там, я забыла, — легкомысленно болтала Катя. Она очень оживилась, как только они уехали с кладбища. Все-таки день был солнечный, летний. — Вот как раз тот самый факультет, название которого я забыла, приятель Мещерского и кончил;..

— У Сереги везде приятели, — заметил Колосов и… Что-то вдруг промелькнуло в его мозгу, как молния, но… Он не смог понять, что это — образ, мысль, воспоминания. Он почти сразу забыл об этом, а вспомнил гораздо позже, когда уже расстался с Катей у ее дома. В памяти всплыло вдруг полное название института, который закончил брат Воробьевой Юрий: Институт геодезии, аэрофотосъемки и картографии. И именно эта «аэрофотосъемка» и заставила Колосова немедленно звонить в Столбы Лесоповалову. А затем уже, после некоего размышленияи колебаний, он нашел в справочнике сотового телефона домашний номер Авроры. Она сама продиктовала его им в генеральском кабинете главка, когда настоящего разговора с нею так и не вышло.

Глава 19 ИЗБЫТОК ЛЮБВИ

Никита вызвал Аврору в Столбы не случайно. В Столбах было тихо и мирно. Само название поселка говорило, что Столбы, они и есть Столбы — сплошной наив, дрова неотесанные, и поэтому здесь дяде милиционеру можно такое сказать по простоте и правде, о чем в Москве и не заикнешься. В Столбах даже ажиотаж от приезда «ее светлости поп-звезды» легко можно было свести к минимуму: встретиться с этой звездой не в кабинете начальника при всем официозе, а опять же по-простому, по-сельски — в паспортно-визовом отделе, расположенном в одноэтажном закутке на самых задворках за гаражом.

Лесоповалова Колосов о приезде Авроры, естественно, известил, того требовал этикет. Но главе Столбовой милиции, как Лесоповалов ни рвался, познакомиться в этот раз с певицей не пришлось. С утра понедельника Лесоповалов, озадаченный множеством срочных отдельных поручений, был в разъездах. Посещал по совету Колосова РУБОП, УБОП, МУР, ГУУР и еще более серьезные и солидные организации, в том числе и такие, которые имели свои офисы на Лубянке. От этих визитов и консультаций зависело многое. Никита жадно ждал от Лесоповалова информации, которая, как ему в то время казалось, могла повлиять на ход всего дела и пролить хоть какой-то свет на все события. Но сама собой такая информация, естественно, в руки не падала. Приходилось пахать.

Доверив разъезды по Москве и области другу, Колосов, как ему казалось, взял на себя самый ответственный участок работы — беседу с женщиной, свидетельницей по делу. Певицу Аврору Никиту тянуло понаблюдать и послушать и в качестве любовницы убитого Студнева, и в качестве бывшей жены пока еще здравствовавшего, но, увы, пока еще недосягаемого и непроясненного для следствия Дмитрия Гусарова. Вопросов об этих двух фигурантах — здравствующем и мертвеце — у Колосова к Авроре было, пожалуй, поровну: пятьдесят на пятьдесят. Но Студнев в силу своего «положения» все же имел некоторое преимущество.

Никита часто размышлял об этом парне, который в такую чудную летнюю ночь так некстати свалился им с Лесоповаловым чуть ли не на голову. Больше всего Никиту раздражало то, что Студнев и при жизни, и даже после своей смерти варился к некоем густом, непрозрачном бульоне интимных отношений, каких-то страстей, ревности… Эти чувства и страсти не нравились Колосову: вокруг мертвеца витали какие-то сплошные любовные драмы.

Малышка Саша Маслова, временно позабытая предварительным следствием, чуть ли не с ходу призналась в любви к Студневу. Анфиса Берг, судя по Катиным таинственным умолчаниям и одновременно намекам, тоже была к. нему неравнодушна. Наконец, повар «Аль-Магриба» Поляков (если все же это был именно тот самый Иван Григорьевич Сашеньки Масловой) адски ревновал его к своей юной любовнице. И вся эта мутная канитель, всплывшая, словно сор после потопа, весь этот причудливый избыток любви заставлял Колосова нервничать и терять душевное равновесие. Любовь-штука хорошая. Даже очень. В постели там или, например, на палубе теплохода на фоне Воробьевых гор. Но в уголовном преступлении от нее только разброд, шатание, нервы и вред.