224 Избранные страницы - [13]
— Пьер меня уже пригласил, — сорвалось у Мишеля.
— Неужели? — удивилась Одетт. — Ну так он умнее, чем я думала. Для меня было бы ужасно ехать с ним вдвоем. Я его, конечно, обожаю. Но ведь я обожаю его уже два года... Пьер, — крикнула она в соседнюю комнату, — Пьер, сколько времени уже длится поэтическая сказка нашей любви? А?
— Одиннадцать месяцев, — закричал Пьер.
— Одиннадцать месяцев! Боже, как долго! Пье-ер! А мне казалось, что не больше двух недель. Так вот видите, — обернулась она к Мишелю, — когда человека так долго обожаешь, то уже трудно быть с ним с глазу на глаз двое суток в автомобиле. Вы меня прямо спасете, если поедете с нами.
У подъезда кокетливого особнячка, где жила Одетт, Пьер, нервно похлопывая ладонями по рулю автомобиля, говорил сидящему рядом Мишелю:
— Мы ждем уже полтора часа! Мы должны были выехать в десять, а теперь половина двенадцатого. Это совершенно невыносимая женщина! Ради бога, дорогой мой, подымитесь, посмотрите, скоро ли она. Я не могу. Она прелестная женщина, но я боюсь, что скажу ей прямо, что она стерва.
Мишель, криво улыбаясь, поднялся по лестнице.
Одетт кричала в телефон:
— Как, и розовое не готово! Но я не могу ехать без розового! Зеленое и тайер1 вы можете мне выслать по почте, но без розового я не могу двинуться с места.
Мишель вошел в комнату.
— Мы ждем. Мы опоздаем к завтраку.
Одетт подняла на него негодующие глаза.
— Боже, какие вы все бестолковые! Неужели вы не понимаете, что я не могу выехать без розового дезабилье2? Подождите немножко. Должна же я все это уладить, организовать.
Мишель уныло опустился вниз.
Пьер выслушал, раздул ноздри.
— Я, кажется, возненавижу эту дуру, — пробормотал он.
Увидя вопросительный взгляд Мишеля, он поспешил пояснить:
— Очаровательная, прелестная женщина. И муж у нее такой славный малый. Вам еще не хочется есть? Мы могли бы съесть по сандвичу в соседнем бистро.
— Идея! И выпить пива.
— Итак, с нашим завтраком ничего не выйдет, — вздохнул Пьер, взглянув на часы. — Уже без десяти два. Может быть, вы, милый друг, не откажетесь подняться и узнать, в каком положении наша милая Одетт.
Мишель ушел и вернулся несколько растерянный:
— Она... представьте себе — к ней пришла массажистка, и она решила, что перед дорогой ей полезно взять массаж.
Пьер стиснул зубы так, что у него под скулами заходили желваки.
— Ну что ж, подождем.
Дверь распахнулась.
— Наконец-то!
Нет. Это не она.
По ступенькам крыльца быстро сбежал лакей и, открыв ящик под кузовом автомобиля, вытащил маленький желтый чемодан.
— Зачем он вам? — всколыхнулся Пьер.
— Мадам хочет надеть тот костюм, который в него уложили.
Друзья молча переглянулись.
— Слушайте, Мишель, может быть, вы все-таки согласитесь подняться еще раз? Вы понимаете, я, конечно, мог бы и сам пойти, но я слишком уважаю эту прелестную женщину как примерную жену — она ведь, в сущности, очень привязана к своему мужу. И я уважаю ее как мать семейства — ее дочь воспитывается у бабушки. Словом, я вообще слишком ее уважаю, чтобы сказать ей прямо в лицо, что она стерва. А это, если только я поднимусь наверх, будет на этот раз уже неизбежно.
— Да я не отказываюсь, — пробормотал Мишель. — Я с удовольствием. Только, право, это празд-ное любопытство.
— Если бы еще это было случайностью! Но, поймите, дорогой мой, каждый раз она устраивает мне такие штуки. И каждый раз обещает мне, что это не повторится, и — каждый раз я верю. Скажите, Мишель, скажите откровенно — может быть, я совсем дурак?
— Ну, почему уж и совсем, — любезно ответил Мишель. — Но, конечно, эта маленькая задержка не совсем удобна, — прибавил он, вспомнив, что он гость, приглашенный на прогулку в автомобиле, и от него требуется некоторая доля благодарной вежливости.
— Маленькая задержка! — вспыхнул Пьер. — Да вы отдаете ли себе отчет, который теперь час? Половина четвертого! Пойдите спросите у нее, где она рассчитывает обедать?
Мишель вздохнул и ушел. Лениво поднимаясь по лестнице, он уныло думал, что весь праздничный день промотался по этому крыльцу да просидел не очень комфортабельно в пахнущем теплой клеенкой автомобиле, созерцая злое и расстроенное лицо приятеля.
Одетту, к изумлению своему, он застал в столовой за столом. Она приветливо кивнула ему головой.
— Селестина заставила меня съесть пару яиц всмятку. Она уверяет, что у меня непременно сделается мигрень, если я не поем. Хотите кофе?
— Пьер очень волнуется. Мы ведь ждем с десяти часов.
— Ах, он такой несносный! Из-за десяти минут опоздания он готов поставить на карту всю глубину нашей легендарной и прочной... Селестина, вы можете идти. О чем я?.. Да, нашей легендарной и прочной семейной... ах, я спутала, я думала, что я говорю о Жорже, о муже. Вы не знаете Жоржа? Ах, это такой негодяй! Уехал по своим дурацким делам, и я вечно одна, одна и одна. Я, между прочим, не особенно верю в его дела. Наверное, здесь замешана женщина. Ах, разве теперь есть верные мужья! Это все ужасно тяжело, но от вас, как от старого друга, у меня не может быть тайн. — Мишель был немало удивлен, узнав, что он старый друг, так как видел Одетту всего в третий раз.
— Значит, я могу сказать Пьеру, что вы сейчас спускаетесь?
Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора".
Среди мистификаций, созданных русской литературой XX века, «Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“» (1910) по сей день занимает уникальное и никем не оспариваемое место: перед нами не просто исполинский капустник длиной во всю человеческую историю, а еще и почти единственный у нас образец черного юмора — особенно черного, если вспомнить, какое у этой «Истории» (и просто истории) в XX веке было продолжение. Книга, созданная великими сатириками своего времени — Тэффи, Аверченко, Дымовым и О. Л. д'Ором, — не переиздавалась три четверти века, а теперь изучается в начальной школе на уроках внеклассного чтения.
Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора".
Надежда Александровна Тэффи (Лохвицкая, в замужестве Бучинская; 1872–1952) – блестящая русская писательница, начавшая свой творческий путь со стихов и газетных фельетонов и оставившая наряду с А. Аверченко, И. Буниным и другими яркими представителями русской эмиграции значительное литературное наследие. Произведения Тэффи, веселые и грустные, всегда остроумны и беззлобны, наполнены любовью к персонажам, пониманием человеческих слабостей, состраданием к бедам простых людей. Наградой за это стада народная любовь к Тэффи и титул «королевы смеха».В первый том собрания сочинений вошли две книги «Юмористических рассказов», а также сборник «И стало так…».http://ruslit.traumlibrary.net.
«Тэффи-юмористка – культурный, умный, хороший писатель. Серьезная Тэффи – неповторимое явление русской литературы, подлинное чудо, которому через сто лет будут удивляться». Слова Георгия Иванова оказались пророческими. Каждое новое издание Надежды Александровны Тэффи – любимейшей писательницы дореволюционного и эмигрантского читателя – обречено на успех. Поэтическое наследие Тэффи сегодня практически неизвестно, хотя в свое время стихи ее были очень популярны. На слова многих из них написаны романсы, прославившиеся в исполнении Александра Вертинского.В настоящий сборник впервые вошли все три прижизненных поэтических сборника писательницы, а также рассказы, пьеса и воспоминания.http://ruslit.traumlibrary.net.
Надежда Тэффи, настоящее имя Надежда Александровна Лохвицкая (1872–1952), писала юмористические рассказы не только для взрослых, но и для детей. В эту книгу вошли такие произведения, как «Приготовишка», «Кишмиш», сказка «Чёртик в баночке» и другие. Дети в этих рассказах много размышляют над странностями взрослых людей и мечтают о чём-то небывалом. Тэффи по-доброму пишет про наивные детские поступки, отчего её рассказы излучают нежность и любовь к ребёнку. Иллюстрации современных художников С. Бордюга и Н. Трепенок. Для младшего школьного возраста.
Надежда Александровна Тэффи (Надежда Лохвицкая, по мужу – Бучинская) – поэтесса, мемуаристка, критик, публицист, но прежде всего – одна из самых прославленных писателей-сатириков Серебряного века, конкурировавшая с самим Аверченко. После революции Тэффи эмигрировала, однако в эмиграции ее незаурядный талант расцвел еще ярче. Именно там были написаны многие классические рассказы Тэффи, с весьма неожиданной стороны рисующие быт и нравы «русского Зарубежья»…В сборник вошли рассказы Тэффи разных лет, написанные как на родине, так и в Европе.
Впервые в одной книге публикуются полностью все три прижизненных поэтических сборника Надежды Александровны Тэффи (1872–1952): «Семь огней» (1910), «Passiflora» (1923) и «Шамрам: Песни Востока» (1923), включая входившую в первый сборник и никогда не переиздававшуюся пьесу «Полдень Дзохары: Легенда Вавилона». Тэффи была увенчана при жизни титулом «королевы русского смеха» и популярна у читателя главным образом в этом качестве. Подборка сатирических и лирических стихотворений из дореволюционной и эмигрантской периодики, малоизвестные рассказы и пьесы, воспоминания расширят представление о многогранном таланте писательницы.
«Если юмор Гоголя — «смех сквозь слезы», юмор Достоевского — смех сквозь отчаяние, юмор Салтыкова — смех сквозь презрение, юмор Ремизова — смех сквозь лихорадочный бред, то юмор Тэффи, как и юмор Чехова, — смех сквозь грустный вздох: «Ах, люди, люди!» Человек человеку, в представлении Тэффи, отнюдь не волк, но, что делать, изрядный таки дурак».Александр Амфитеатров.
В книгу вошли лучшие рассказы крупнейших русских писателей-сатириков предреволюционной России Аркадия Аверченко и Тэффи. Большая часть этих произведений в СССР публикуется впервые. Сатирик, ставший свидетелем "роковых минут" мира, неизбежно превращается в трагика. Ф. М. Достоевский еще в XIX веке проницательно писал, что в подкладке русской сатиры всегда жила трагедия. Поистине трагической глубиной проникнуты рассказы Аверченко и Тэффи периода гражданской войны и эмиграции. Не случайно эти два автора оказались объединены в одну книгу, слишком многое роднит их: идеал, символ веры, вдумчивый и живой юмор, а главное - прошедшая все испытания любовь к России.