224 Избранные страницы - [13]

Шрифт
Интервал

— Пьер меня уже пригласил, — сорвалось у Мишеля.

— Неужели? — удивилась Одетт. — Ну так он умнее, чем я думала. Для меня было бы ужасно ехать с ним вдвоем. Я его, конечно, обожаю. Но ведь я обожаю его уже два года... Пьер, — крикнула она в соседнюю комнату, — Пьер, сколько времени уже длится поэтическая сказка нашей любви? А?

— Одиннадцать месяцев, — закричал Пьер.

— Одиннадцать месяцев! Боже, как долго! Пье-ер! А мне казалось, что не больше двух недель. Так вот видите, — обернулась она к Мишелю, — когда человека так долго обожаешь, то уже трудно быть с ним с глазу на глаз двое суток в автомобиле. Вы меня прямо спасете, если поедете с нами.

У подъезда кокетливого особнячка, где жила Одетт, Пьер, нервно похлопывая ладонями по рулю автомобиля, говорил сидящему рядом Мишелю:

— Мы ждем уже полтора часа! Мы должны были выехать в десять, а теперь половина двенадцатого. Это совершенно невыносимая женщина! Ради бога, дорогой мой, подымитесь, посмотрите, скоро ли она. Я не могу. Она прелестная женщина, но я боюсь, что скажу ей прямо, что она стерва.

Мишель, криво улыбаясь, поднялся по лестнице.

Одетт кричала в телефон:

— Как, и розовое не готово! Но я не могу ехать без розового! Зеленое и тайер1 вы можете мне выслать по почте, но без розового я не могу двинуться с места.

Мишель вошел в комнату.

— Мы ждем. Мы опоздаем к завтраку.

Одетт подняла на него негодующие глаза.

— Боже, какие вы все бестолковые! Неужели вы не понимаете, что я не могу выехать без розового дезабилье2? Подождите немножко. Должна же я все это уладить, организовать.

Мишель уныло опустился вниз.

Пьер выслушал, раздул ноздри.

— Я, кажется, возненавижу эту дуру, — пробормотал он.

Увидя вопросительный взгляд Мишеля, он поспешил пояснить:

— Очаровательная, прелестная женщина. И муж у нее такой славный малый. Вам еще не хочется есть? Мы могли бы съесть по сандвичу в соседнем бистро.

— Идея! И выпить пива.

— Итак, с нашим завтраком ничего не выйдет, — вздохнул Пьер, взглянув на часы. — Уже без десяти два. Может быть, вы, милый друг, не откажетесь подняться и узнать, в каком положении наша милая Одетт.

Мишель ушел и вернулся несколько растерянный:

— Она... представьте себе — к ней пришла массажистка, и она решила, что перед дорогой ей полезно взять массаж.

Пьер стиснул зубы так, что у него под скулами заходили желваки.

— Ну что ж, подождем.

Дверь распахнулась.

— Наконец-то!

Нет. Это не она.

По ступенькам крыльца быстро сбежал лакей и, открыв ящик под кузовом автомобиля, вытащил маленький желтый чемодан.

— Зачем он вам? — всколыхнулся Пьер.

— Мадам хочет надеть тот костюм, который в него уложили.

Друзья молча переглянулись.

— Слушайте, Мишель, может быть, вы все-таки согласитесь подняться еще раз? Вы понимаете, я, конечно, мог бы и сам пойти, но я слишком уважаю эту прелестную женщину как примерную жену — она ведь, в сущности, очень привязана к своему мужу. И я уважаю ее как мать семейства — ее дочь воспитывается у бабушки. Словом, я вообще слишком ее уважаю, чтобы сказать ей прямо в лицо, что она стерва. А это, если только я поднимусь наверх, будет на этот раз уже неизбежно.

— Да я не отказываюсь, — пробормотал Мишель. — Я с удовольствием. Только, право, это празд-ное любопытство.

— Если бы еще это было случайностью! Но, поймите, дорогой мой, каждый раз она устраивает мне такие штуки. И каждый раз обещает мне, что это не повторится, и — каждый раз я верю. Скажите, Мишель, скажите откровенно — может быть, я совсем дурак?

— Ну, почему уж и совсем, — любезно ответил Мишель. — Но, конечно, эта маленькая задержка не совсем удобна, — прибавил он, вспомнив, что он гость, приглашенный на прогулку в автомобиле, и от него требуется некоторая доля благодарной вежливости.

— Маленькая задержка! — вспыхнул Пьер. — Да вы отдаете ли себе отчет, который теперь час? Половина четвертого! Пойдите спросите у нее, где она рассчитывает обедать?

Мишель вздохнул и ушел. Лениво поднимаясь по лестнице, он уныло думал, что весь праздничный день промотался по этому крыльцу да просидел не очень комфортабельно в пахнущем теплой клеенкой автомобиле, созерцая злое и расстроенное лицо приятеля.

Одетту, к изумлению своему, он застал в столовой за столом. Она приветливо кивнула ему головой.

— Селестина заставила меня съесть пару яиц всмятку. Она уверяет, что у меня непременно сделается мигрень, если я не поем. Хотите кофе?

— Пьер очень волнуется. Мы ведь ждем с десяти часов.

— Ах, он такой несносный! Из-за десяти минут опоздания он готов поставить на карту всю глубину нашей легендарной и прочной... Селестина, вы можете идти. О чем я?.. Да, нашей легендарной и прочной семейной... ах, я спутала, я думала, что я говорю о Жорже, о муже. Вы не знаете Жоржа? Ах, это такой негодяй! Уехал по своим дурацким делам, и я вечно одна, одна и одна. Я, между прочим, не особенно верю в его дела. Наверное, здесь замешана женщина. Ах, разве теперь есть верные мужья! Это все ужасно тяжело, но от вас, как от старого друга, у меня не может быть тайн. — Мишель был немало удивлен, узнав, что он старый друг, так как видел Одетту всего в третий раз.

— Значит, я могу сказать Пьеру, что вы сейчас спускаетесь?


Еще от автора Надежда Александровна Лохвицкая
Жизнь и воротник

Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора".


Всеобщая история, обработанная «Сатириконом»

Среди мистификаций, созданных русской литературой XX века, «Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“» (1910) по сей день занимает уникальное и никем не оспариваемое место: перед нами не просто исполинский капустник длиной во всю человеческую историю, а еще и почти единственный у нас образец черного юмора — особенно черного, если вспомнить, какое у этой «Истории» (и просто истории) в XX веке было продолжение. Книга, созданная великими сатириками своего времени — Тэффи, Аверченко, Дымовым и О. Л. д'Ором, — не переиздавалась три четверти века, а теперь изучается в начальной школе на уроках внеклассного чтения.


Взамен политики

Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли "изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора".


Том 1. Юмористические рассказы

Надежда Александровна Тэффи (Лохвицкая, в замужестве Бучинская; 1872–1952) – блестящая русская писательница, начавшая свой творческий путь со стихов и газетных фельетонов и оставившая наряду с А. Аверченко, И. Буниным и другими яркими представителями русской эмиграции значительное литературное наследие. Произведения Тэффи, веселые и грустные, всегда остроумны и беззлобны, наполнены любовью к персонажам, пониманием человеческих слабостей, состраданием к бедам простых людей. Наградой за это стада народная любовь к Тэффи и титул «королевы смеха».В первый том собрания сочинений вошли две книги «Юмористических рассказов», а также сборник «И стало так…».http://ruslit.traumlibrary.net.


Черный ирис. Белая сирень

«Тэффи-юмористка – культурный, умный, хороший писатель. Серьезная Тэффи – неповторимое явление русской литературы, подлинное чудо, которому через сто лет будут удивляться». Слова Георгия Иванова оказались пророческими. Каждое новое издание Надежды Александровны Тэффи – любимейшей писательницы дореволюционного и эмигрантского читателя – обречено на успех. Поэтическое наследие Тэффи сегодня практически неизвестно, хотя в свое время стихи ее были очень популярны. На слова многих из них написаны романсы, прославившиеся в исполнении Александра Вертинского.В настоящий сборник впервые вошли все три прижизненных поэтических сборника писательницы, а также рассказы, пьеса и воспоминания.http://ruslit.traumlibrary.net.


Рассказы для детей

Надежда Тэффи, настоящее имя Надежда Александровна Лохвицкая (1872–1952), писала юмористические рассказы не только для взрослых, но и для детей. В эту книгу вошли такие произведения, как «Приготовишка», «Кишмиш», сказка «Чёртик в баночке» и другие. Дети в этих рассказах много размышляют над странностями взрослых людей и мечтают о чём-то небывалом. Тэффи по-доброму пишет про наивные детские поступки, отчего её рассказы излучают нежность и любовь к ребёнку. Иллюстрации современных художников С. Бордюга и Н. Трепенок. Для младшего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Юмористические рассказы

Надежда Александровна Тэффи (Надежда Лохвицкая, по мужу – Бучинская) – поэтесса, мемуаристка, критик, публицист, но прежде всего – одна из самых прославленных писателей-сатириков Серебряного века, конкурировавшая с самим Аверченко. После революции Тэффи эмигрировала, однако в эмиграции ее незаурядный талант расцвел еще ярче. Именно там были написаны многие классические рассказы Тэффи, с весьма неожиданной стороны рисующие быт и нравы «русского Зарубежья»…В сборник вошли рассказы Тэффи разных лет, написанные как на родине, так и в Европе.


Алмазная пыль

Впервые в одной книге публикуются полностью все три прижизненных поэтических сборника Надежды Александровны Тэффи (1872–1952): «Семь огней» (1910), «Passiflora» (1923) и «Шамрам: Песни Востока» (1923), включая входившую в первый сборник и никогда не переиздававшуюся пьесу «Полдень Дзохары: Легенда Вавилона». Тэффи была увенчана при жизни титулом «королевы русского смеха» и популярна у читателя главным образом в этом качестве. Подборка сатирических и лирических стихотворений из дореволюционной и эмигрантской периодики, малоизвестные рассказы и пьесы, воспоминания расширят представление о многогранном таланте писательницы.


Избранное

«Если юмор Гоголя — «смех сквозь слезы», юмор Достоевского — смех сквозь отчаяние, юмор Салтыкова — смех сквозь презрение, юмор Ремизова — смех сквозь лихорадочный бред, то юмор Тэффи, как и юмор Чехова, — смех сквозь грустный вздох: «Ах, люди, люди!» Человек человеку, в представлении Тэффи, отнюдь не волк, но, что делать, изрядный таки дурак».Александр Амфитеатров.


Рассказы

В книгу вошли лучшие рассказы крупнейших русских писателей-сатириков предреволюционной России Аркадия Аверченко и Тэффи. Большая часть этих произведений в СССР публикуется впервые. Сатирик, ставший свидетелем "роковых минут" мира, неизбежно превращается в трагика. Ф. М. Достоевский еще в XIX веке проницательно писал, что в подкладке русской сатиры всегда жила трагедия. Поистине трагической глубиной проникнуты рассказы Аверченко и Тэффи периода гражданской войны и эмиграции. Не случайно эти два автора оказались объединены в одну книгу, слишком многое роднит их: идеал, символ веры, вдумчивый и живой юмор, а главное - прошедшая все испытания любовь к России.