21 день - [30]

Зверек в коричневой шубке и белом жилете был лаской, которая подобно змее ползла среди опавшей ореховой листвы, подбираясь к крысе. Нежданная пришелица принялась обгрызать уголок двери, когда ласка вдруг метнулась тенью и очутилась у нее на спине и, прежде чем крыса успела сделать хоть какое-либо оборонительное движение, острые зубы ласки сомкнулись у нее на загривке.

Крыса пищала, визжала, извивалась, билась, пытаясь высвободиться, однако даже пиявка не присасывается к своей жертве и черепица не припадает к крыше так плотно, как этот маленький кровожадный хищник, брюшко которого заметно округлилось от крови, которая совсем недавно бурлила жизненной силой и беспокойным инстинктом переселения, кипела отвагой и безудержной жестокостью, пока текла в жилах бродячей крысы, превратившейся сейчас в бездыханную падаль.

Через несколько минут ласка медленно выпустила свою жертву и не спеша исчезла среди палой листвы.

Цин-Ни достаточно насмотрелся, чтобы начать осторожное отступление к окну, за которым находился его дом, где была пища и… да-да, не удивляйтесь! — питье, и все эти блага крыса теперь не могла у него похитить.

Оставлять мыши впрок еду и питье было идеей священника, который, как-то указав на объедки, заметил, что негоже уносить покойника с кладбища домой, то бишь остатки пищи лучше высыпать на лежень. И — раз уж он затеял это дело — священник отчистил песком коробочку из-под гуталина и наполнил ее вином.

— Сало соленое, — пояснил он, — и мышонку пить захочется. А в этой посудине он не захлебнется.

— На твоей совести будет грех, если он пьяницей станет, — заметил почтмейстер.

— Если у человека желудок в порядке, то из него никогда пьяницы не получится, он всегда меру знает. А мне думается, что у нашего приятеля желудок в полном порядке. Верно, Йоши?

— Уж это точно, — задумчиво проговорил бывший железнодорожник.

Однако в данный момент Цин-Ни не помышлял ни о еде, ни о питье. Сейчас для него самым важным было добраться домой. Ведь стоит зазеваться или хоть на миг ослабить внимание, и домой вообще не попадешь, а тогда, спрашивается, какой прок строить планы?

Путь к окну пролегал через голую, без листьев, ветку, и ветка эта была залита ярким потоком солнечных лучей. Стало быть, поспешность тут могла оказаться только во вред. Цин-Ни остановился на границе света и тени и замер, казалось бы безо всякой причины; не похоже было, чтобы он как-то особенно насторожился, хотя каждым своим нервом он был настороже, и глаза его улавливали малейшее движение вокруг. И лишь вверх Цин-Ни не смотрел и голову не поднимал кверху, по обычаю всех мышей, которые довольствуются тем, что видят перед собой и по сторонам. Вот вам и причина того, что они оказываются беззащитны перед нападением сверху.

Цин-Ни уже готов был продолжить путь, когда до слуха его донесся какой-то шелест. Мышиные усики всколыхнула воздушная тень, и чьи-то острые когти цокнули, хватаясь за толстый сук орехового дерева: мощный сарыч сложил крылья, намереваясь отдохнуть тут. Цин-Ни — крохотный серый комочек на толстой лозе — затаился не шевелясь; правда, находясь в тени, он чувствовал себя в относительной безопасности, однако близость столь крупного врага наполняла его гнетущей тревогой.

Сарыч несколько мгновений недвижно приглядывался, нет ли вокруг чего подозрительного, а затем, успокоившись, принялся чистить перья, однако его суровые желтые глаза не утратили своей бдительности; даже каждый пожелтевший листок, пикировавший на землю, он провожал взглядом. Чуть погодя он еще плотнее прижал к туловищу крылья, словно готовясь вздремнуть, но тут, должно быть, что-то увидел на земле, потому что глаза его блеснули, тело распрямилось и напряглось, и, едва раскрыв крылья, он камнем ринулся вниз.

Напуганный этим его движением, Цин-Ни стремглав пронесся по ветке и сквозь выбитое в оконном стекле отверстие чуть не вверх тормашками свалился на подоконник. Однако на бегу он успел заметить, как крылья мощной птицы, тормозя падение, распростерлись над самой землей, и в когтях у сарыча забилась все та же ласка.

Зато мыши было уже не углядеть, что этим первым и единственным рывком жертвы все кончилось: ласка безвольно поникла, и ее гибель совсем не напоминала предсмертных мучений крысы, из которой жизнь уходила постепенно, вместе с кровью. А в следующее мгновение ласка взлетела, чего при жизни с ней никогда не случалось. Правда, лететь ей пришлось недалеко — все на тот же ореховый сук, куда она прибыла уже в качестве не ласки, а птичьего корма, и через несколько минут на суку остался лишь пообедавший сарыч, который, полузакрыв глаза, погрузился в дремоту.

Однако Цин-Ни это не интересовало бы, даже находись он по-прежнему на виноградной лозе снаружи, а не в своем удобном жилье, которое совсем недавно спасла от крысы ласка, а от ласки — сарыч; но сарыч обитает в облаках, и еще никому не доводилось слышать, чтобы он вздумал охотиться или гнездиться в подвале. Впрочем, Цин-Ни не уточнял про себя такие возможности, просто он чувствовал, что опасность ему не угрожает, а сам он сыт, вот только пить хочется… Но этому можно помочь…