2012 - [33]

– Отсюда? Минут пять, не более… если дадут ток.

– Пешком! Пешком, я имею в виду!

– Наверное, за полчаса дойдёте – человек вы молодой, кладь лёгкая…

Гущев поколебался ещё с минуту. Попросил:

– Откройте, пожалуйста, выход – хочу сориентироваться.

– Отчего же, пожалуйста.

Он выглянул из открытой двери. Темнело быстро. Несколько дач угадывалось не очень далеко. И все – тёмные. Ни одно окно не светится. Хотя нет… Вот в одном… в двух домах появился свет. Слабый, едва угадываемый. Никак не электрический. Свечи жгут – кто догадался запастись. Гущев стал вглядываться влево, по ходу поезда. Туда, где, в общем, следовало быть Москве. Погода была облачной, и сейчас уже, пожалуй, в той стороне можно было бы, всмотревшись, уловить всегдашнее зарево большого города, отражение от облаков великого множества светильников. Зарево и в самом деле было. Сразу отлегло от сердца.

Однако просто невозможно сидеть в вагоне и ждать, когда наконец дадут ток, когда Москва – вот она, и там надо оказаться как можно скорее, раз уж Андрей так заторопил.

Тут сразу за полосой отчуждения – дачные домики, они сейчас ни к чему. А слева, подальше – яркие огни. Движущиеся. Фары. Судя по интенсивности движения, шоссе.

Гущев вернулся в купе. Взял кейс. Внезапно свет зажёгся, и он вздохнул было с облегчением. Но тут же понял: не то, не то. Бригадир поезда включил освещение от аккумуляторов. Чтобы хоть немного приободрить пассажиров. Но этого надолго не хватит. Вышел, попрощался с проводником, спустился на землю, сошёл с полотна и двинулся по прямой – туда, где огоньки уносились в сторону Москвы, а вот оттуда (пришло ему в голову) ни одного вроде бы не было. Хотя нет – один или два проехали, но не сказано, что это московские: тут и местного движения хватает.

Но ему от Москвы и не нужно. Только туда.

Ну, наконец-то шоссе. А то стал уже уставать с отвычки.

Гущев встал на обочине, для устойчивости расставив ноги пошире. Вытянул руку с оттопыренным пальцем. Не первый, так второй возьмёт.

6

В первую очередь выступили и оказались в нужных местах, естественно, люди Подмосковья, не ближнего, давно уже оккупированного московскими разнокалиберными элитами и элитками, но дальнего, чей уровень жизни и обид был уже ближе к российскому, чем к столичному.

Ехали электричками и автотранспортом, кто на велосипедах, кто и вовсе на своих двоих. Но до города не доезжали. Скорее всего потому, что никто ещё не понимал – а что, собственно, нужно там делать? Не Кремль же штурмовать! Ни драки, ни тем более крови никто не хотел; и было это похоже, скорее всего, на демонстрацию 9-го января 1905 года в Петербурге, когда народ шёл к царю с наилучшими чувствами и намерениями.

Но кому-то наверху пришло в голову – вряд ли случайно, – что ещё до того, как подойдёт разгневанная Россия, предполагаемых защитников Москвы стоило подёргать за нервы, расшатывая их моральное состояние.

И для этого была использована самая радикальная возможность показать, у кого настоящая сила: поиграть с энергией. Как говорится, вырубить свет. Пока – лишь кое-где, в качестве предупреждения. Москва почти вся ещё светилась.

Вот почему Гущев сегодня не смог добраться до Москвы на поезде.

Однако, как он надеялся, ещё совершенно не находясь в курсе событий, ему удастся сделать это на первой же машине, чей водитель остановится перед его протянутой, как семафор, рукой.

Глава пятая

1

На дороге Гущева подобрали не сразу: с полдюжины машин промчалось в направлении Москвы, даже не замедлив хода; правда, в большинстве они и без него были полны – то ли люди возвращались в город семьями, то ли их успели остановить ещё раньше: поезда-то стояли, надо полагать, по всей линии, и многие вышли на шоссе куда раньше, чем он. Но, к счастью, какая-то невзрачная вывернулась на трассу из ближнего проселка, и в ней был лишь один мужик – за баранкой. Гущев с облегчением сел, спросив только: «Вы в Москву?». Тот кивнул. «До ближайшего метро подбросите – которое будет вам по дороге?» – «Ага», согласился водитель.

До метро он, однако, Гущева не довёз, как и вообще до Москвы. Потому что уже километров через восемь-девять пришлось остановиться: шоссе оказалось до последнего забитым стоящими машинами, пробка возникла не хуже чем в час пик где-нибудь на проспекте Мира или на Садовом.

Минут через пять стало понятно, что они тут в мышеловке: машины сзади продолжали прибывать. Ясным показалось и то – почему никто не ехал в обратном направлении: уже и вся встречная полоса шоссе была занята теми, кто, вероятно, пытался по ней объехать затор, но и они наткнулись на какое-то препятствие, оказавшееся непреодолимым. Из многих машин люди уже вышли – размяться, обменяться информацией, если она вообще имелась. Почти каждый вышедший тут же начинал звонить, скорее всего, в Москву – и безрезультатно: связи никакой не было. «Ничего удивительного, – так подумал Гущев, – без тока и сотовая не работает, тут рация пригодилась бы, но где же её возьмёшь? Да и с кем по ней свяжешься?»

Информация тем не менее приходила, хоть какая-то: из головы возникшего затора то и сё передавалось из уст в уста. И то, что сюда долетало – а судя по разговорам, затор начинался у самой Кольцевой, – было достаточно странным, даже неправдоподобным. Конечно, передаваясь на такое расстояние, что угодно могло исказиться до собственной противоположности, но всё же никак не могло быть чьей-то полной выдумкой, а в основе должно было оказаться верным. И вот по этим крупицам информации получалось, что дорога была просто перегорожена: то ли въезд в город закрыла милиция, то ли просто какая-то серьёзная группа людей, чтобы не сказать «толпа». И вроде бы у них с милицией, которая там действительно присутствует, идут какие-то переговоры, но какие и когда они могут закончиться и как – никто ничего сказать не может. То есть получалось, что засели тут основательно. Почти в чистом поле. И хотя время не зимнее, но провести тут ночь, хотя бы и короткую, никому не улыбалось. К тому же невольно начинало думаться: а что же в это время происходит в самой Москве? Вспоминались не столь уж давние, хотя, к счастью, и не из нашего опыта, события: толпа жжёт машины, громит магазины… Это в Европе было, культурной, а у нас если начнут, то магазинами не обойдутся, дойдёт, чего доброго, и до квартир… Зябко делалось на душе.