В наиболее обоснованном и последовательном виде эта позиция была сформулирована в меморандуме члена Государственного Совета П. А. Дурново, представленном в феврале 1914 года Николаю II.
Меморандум Дурново представляет уникальный документ, целый ряд положений которого предвосхитил реальное развитие событий, на что часто и справедливо указывают современные сторонники концепции, согласно которой Россия и Германия были искусственно стравлены Западом.
Действительно, в начале XX столетия Россия была абсолютно не заинтересована в войне с Германией. Ведь даже в случае, если бы наша страна попала в число победителей, то, как совершенно верно предупреждал Дурново, она понесла бы крупнейшие потери в людях и технике, оказалась бы отброшенной в своем развитии на десятилетия назад и, кроме того, угодила бы в должники своим союзникам, практически ничего не получив взамен.
Однако, несмотря на то что Дурново был абсолютно прав как в этом, так и во многих других положениях своего меморандума, тем не менее, трудно согласиться с его основным тезисом:
«Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов…
И вот, по мере умножения германских колоний и тесно связанного с тем развития германской промышленности и морской торговли, немецкая колонистская волна идет на убыль, и недалек тот день, когда Drang nach Osten отойдет в область исторических воспоминаний. Во всяком случае, немецкая колонизация, несомненно, противоречащая нашим государственным интересам, должна быть прекращена, и в этом дружественные отношения с Германией нам не помеха».
В том-то и беда, что в начале XX века руководство Германии видело будущее своей страны, прежде всего, не на морях и освоении новых колоний, а в расширении самой метрополии и создании германской империи Серединной Европы, а это и был тот самый Drang nach Osten, который Дурново счел отходящим в область исторических воспоминаний.
Как это ни печально, но в планы кайзера, прежде всего, входила аннексия прилегающих к Германии территорий и заселение их немцами, которая, в конечном итоге, и была реализована им в 1918 году в Бресте. Эта доминанта немецких устремлений никуда не исчезла и после окончания ПМВ. Ее подхватили нацисты, и это в 1937 году на совещании высшего немецкого генералитета еще раз подтвердил Гитлер:
«Если на первом плане стоит обеспечение нашего продовольственного положения, то необходимое для этого жизненное пространство следует искать только в Европе, а не исходя из либерально-капиталистических взглядов на эксплуатацию колоний.
Речь идет о приобретении не людских ресурсов, а полезного в сельскохозяйственном отношении пространства. Владение источниками сырья тоже гораздо целесообразнее, если они непосредственно примыкают к рейху в Европе и их не приходится искать где-то за океанами».
Так что Дурново, будучи прав в целом ряде сравнительно второстепенных моментах, ошибался в главном, в начале двадцатого века государственные концепции развития Германии и России настолько противоречили друг другу, что война между нашими странами стала уже просто неизбежной, причем ее неизбежность вовсе не происходила из-за заключенного между Англией, Францией и Россией союзного договора. Напротив, только явное военное превосходство союзников, возможно, могло бы остановить Вильгельма от развязывания мировой бойни.
В этой ситуации России были жизненно необходимы союзники. И, несмотря на все уже изначально ожидаемые издержки, без помощи Англии победить Германию вряд ли было возможно.
Сейчас, с высоты истории, очевидно, какая грозная опасность таилась в зарождающемся в Германии нацизме и его планах захвата жизненного пространства и создания империи Серединной Европы. Однако, до 1914 года такая перспектива развития событий мировой истории еще не была столь очевидна. Тем не менее, попытка установления европейской гегемонии со стороны Берлина, как и ее неприемлемость для России была очевидна еще Александру III.
Ведь царское правительство еще задолго до начала Первой мировой войны осознавало агрессивный характер намерений Берлина по отношению к России и связанную с этим уязвимость своего положения. Вот что в этой связи еще 21 июля 1911 года тогдашний министр иностранных дел Извольский писал Столыпину:
«Вы знаете, что все пять лет, которые я провел на посту министра, меня беспрерывно мучил кошмар внезапной войны. Какой-либо возможности изменить сложившуюся систему союзов не существовало; ее ослабление неминуемо вызвало бы либо общеевропейскую войну, либо безусловное и полное порабощение России Германией. В любом случае это означало бы finis Rossiae [конец России] как великой и независимой державы».
В своем ответе Столыпин говорит, что в сложившейся ситуации надо сделать все, чтобы максимально отодвинуть начало войны, и использовать мир, чтобы укреплять империю:
«Не могу не признать, что тоже был весьма обеспокоен происходившим. Мою точку зрения Вы знаете. Нам необходим мир; война в следующем году, особенно в том случае, если ее цели будут непонятны народу, станет фатальной для России и династии. И наоборот, каждый мирный год укрепляет Россию».
