2000 - [2]

в банкнотном парке этого столетья,

похожего на баснословный банк,

который, к счастью, мне открыл кредит.

При помощи вложений, низложений

мы сделаем наш век гигиеничней,

колониальная война изменит

своё навязшее в зубах названье,

демократический пульверизатор

разбрызгает новейшие слова —

прекрасен год 2000-ный, похожий

на 1000-ный, три близнеца-ноля

нас защитят надёжно от любого

нецелесообразного протеста.

VIII. Сырьё

Мир порос всяческими «Однако»,

беспочвенными страхами и вздохами,

и всё же над горьким хлебом,

рядом с тем или иным произволом,

растения (если только их не сожгли)

всё так же росли, одаряли,

продолжали своё зелёное дело.

Нет никакого сомненья — земля,

хотя и с боя, отдала всё, что было,

из лабаза, который казался вечным:

умирает медь, рыдает марганец,

нефть — последний предсмертный хрип,

железо прощается с антрацитом,

а тот уже запер свои пустоты.

Вот и это столетье должно убивать

новой военной машиной -— давайте

новым способом отпразднуем смерть,

на новых танкерах повезём кровь.

IX. Празднование

Зашнуруем ботинки, наденем сорочки в полоску,

синий костюм, хотя и лоснятся локти,

напялим бенгальские и другие огни,

нальёмся вином и пивом от шеи до пят —

должным образом отметим огромное число,

на которое ушло столько времени,

столько лет и новёхоньких дней,

столько часов и миллионов минут —

давайте примем участие в празднестве.

Откупорим все завалявшиеся радости,

подыщем какую-нибудь девицу без кавалера,

которая снизойдёт до праздничной нашей ухмылки.

Сегодня — вот оно, прибыло. Вступим

на ковёр вопрошающего века. Зерно

нарастающей эпохи, конечная виноградина

упадёт нам в рот и прорастёт истиной,

которую мы так долго искали.

И вот один из листиков листвы

означит наступление эпохи:

причудливо переплетутся ветви,

лист за листком в зенит взовьются дни,

плод за плодом осуществится мир —

так древо счастья продолжает жить

на выживших полуживых корнях,

отыскивая воду, правду, жизнь.

Вот и сбылось Сегодня — это Завтра,

в котором намешалось столько тьмы,

что мы не знаем, так ли светел этот

мгновение назад открытый мир, —

мы просветлим его и потемним,

чтоб стал он золотым и опалённым,

как твёрдый катышек маиса, в пищу

для всех и вся — для только что рождённых

и тех, кто пережил себя, для всех

слепых, немых, безруких и хромых,

чтобы глядели, говорили — жили,

всю землю обошли, чтобы добыли

грядущий плод из нынешнего царства,

которое мы открываем всем:

исследователю и королеве,

всевопрошающему космонавту

и пахарю, какой он есть от века,

всем пчёлам, прилетающим в столетье,

чтоб жить одной семьёй в совместном улье,

но раньше прочих — молодым народам,

народам, народившимся недавно,

их новым флагам, только что рождённым

из тёплых капель крови или пота.

Сегодня — есть. Вчера — ушло, и баста!

Сегодня —это в то же время Завтра,

и если я уйду, то я ушёл

вслед за каким-нибудь студёным годом,

и он ушёл со мной — увёл меня.

И это достоверно. Мой скелет

слагается из слов, отвердевавших

под проливным дождём и стылым ветром,

вот так я чествовал всё, что творится,

слагая не свидетельство, не песню,

а неподатливый скелет из слов.

© Перевод с испанского С.А. Гончаренко, 1977