200% свободы - [2]

– Да. И вдруг? – спросил Леонор.

– И вдруг раздался оглушительный взрыв. Нет, не взрыв. Это был какой-то рев, вопль, как будто сама Земля закричала от невыносимой боли. И вспышка света. О, ты себе не представляешь, что это была за вспышка. Миллион молний одновременно, сто солнц, миллиард лун. Комната, где я находилась, вдруг показалась слишком крохотной, чтобы вместить в себя столько света. Как в кошмарном сне, на моих глазах кремовая шелковая штора превратилась в коричневую, затем в черную и рассыпалась на кроваво-красные тлеющие куски… Комната наполнилась гарью, запахом жженого тряпья, а после этого…

– Что было после этого? – с тем же безжалостным любопытством допытывался Леонор.

– После этого тугая масса горячего воздуха прижала меня к стене. Окна были сорваны с петель и унесены вихрем куда-то на улицу, все здание гостиницы закачалось, присело, потолок рухнул… Я не помню, что было дальше. Только много времени спустя человек в белом халате, кажется японский врач, по-английски расспрашивал меня, кто я и откуда. Это было, по-моему, в открытом поле. На горизонте синели горы, и еще я помню, как кто-то рядом стонал. «Что случилось?» – спросила я. «Американцы сбросили вторую атомную бомбу». До этого я в атомные бомбы почему-то не верила. Тогда я спросила, где Фридрих. «Кто это?» – спросил японец. «Мой муж. Он ушел в город за покупками…» Восточные люди странно улыбаются. Мы, европейцы, скорее чувствуем, чем видим их улыбку… Так было и тогда с этим японским доктором. Он улыбнулся. Наверное, чтобы подбодрить меня. «Смотрите, какая сила. До чего доходит человеческий разум. Вы из Германии?» Он приподнял меня, и я увидела, что нахожусь на вершине зеленого холма, а внизу зияет черная обгоревшая яма. В ней возвышались уродливые стены, закопченные изгороди, виднелись составы искалеченных железнодорожных вагонов. Почему-то мне запомнилась огромная площадь, на которой торчало множество черных дымящихся столбов. «Это был городской парк, – как бы догадавшись, пояснил японец. – Правда, могучая сила – атом?» – «Что все это значит?» – спросила я. «Это? Недавно там, внизу, был город. Назывался он Нагасаки. И вот…»

Анна еще несколько секунд шевелила губами, но ее голоса уже не было слышно. Леонор подошел к окну и задумчиво произнес:

– Любопытно, черт возьми. Очень любопытно.

– Леонор, что ты говоришь! – в ужасе воскликнула мать. – Там погиб твой отец!

– Это понятно. В этом нет ничего удивительного. Мне не понятно, почему он покинул гостиницу, когда было совершенно очевидно, что бомбу сбросят именно на Нагасаки.

– Ты с ума сошел, Леонор. Ты говоришь об этом таким равнодушным голосом. Тебе никогда этого не понять!

Мальчик пожал плечами.

– Я не понимаю, почему ты злишься. Конечно, отец поступил неразумно, оставив тебя одну. Отпраздновать торжество вы могли бы и после взрыва, в безопасности. В Нагасаки вам вообще не нужно было бы ехать. Скажу тебе прямо, мама, странные вы люди. И отец был странным…

– Что значит – странным? – в ужасе прошептала Анна.

– Как тебе сказать… Можно было легко вычислить вероятность того, что вторую атомную бомбу сбросят именно на Нагасаки. Ведь не даром бомбу сбросили именно на него. Как можно было не предусмотреть это событие? Вы, люди, не понимаете одного: если что-то происходит, то так и должно быть. Почему вы никогда не пытаетесь рассчитать свое будущее? Или, может быть, вы не можете?

Мать поднялась во весь рост и подошла к сыну.

– Милый, что ты говоришь? И как ты говоришь?

– Что?

– Ты сказал; «Вы, люди…»

– Да, я так сказал.

– Но ведь…

– А, понимаю. Я имел в виду людей, которые бессильны анализировать события, от которых зависит их жизнь… Если бы отец и ты перед отъездом из Иокогамы подумали хоть капельку, ничего такого не случилось бы. Вы бы никогда не поехали в Нагасаки, потому что этот город был обречен так же, как и Хиросима.

– Но мы ничего не знали!

– О, но это так было легко сообразить. Достаточно было взять карту Японии и карту расположения американских авиационных баз, напечатанную во всех газетах. Судьба Нагасаки вычислялась просто, как по таблице умножения. Я уверен, что большинство людей терпят несчастье из-за своей интеллектуальной недостаточности.

– Леонор! Не смей так говорить!

Леонор посмотрел на мать удивленно.

– А разве я что-нибудь плохое сказал?

– Ты, ты… Разве можно говорить, что у твоего отца…

– Интеллектуальная недостаточность? Неспособность к строгому анализу? А что здесь такого?

– Замолчи! Ты бездушное, холодное существо. Всякий раз, когда я рассказываю тебе о тех страшных днях, ты начинаешь меня мучить. Зачем? Почему?

Анна упала на диван и спрятала лицо в подушку. Леонор некоторое время с интересом смотрел на свою мать, после, вздохнув, произнес про себя:

– Этого я не понимаю. Просто не понимаю.

II

Через неделю Леонора принимал директор гимназии господин Штиммер. Мальчик стал перед письменным столом и смотрел на директора своими голубыми пытливыми глазами. Генрих Штиммер провел рукой по совершенно седой голове и ласково улыбнулся, по-видимому ожидая ответной улыбки.

– Удивительный случай, Леонор. Такого в нашей гимназии никогда не было, – начал директор.