2. По особо важным телам - [26]

— Да ты уже все и так рассказал. Мы же не следаки, нам достаточно.

— Мне приказали. Я не хотел… Я все, что скажете, то сделаю… А хотите, заявление напишу. Что меня принуждали… преследовали за сексуальную ориентацию… У нас строго, за такое кого угодно уволят.

— Твоя ориентация нам до лампочки. Просто не будь по жизни пидором, все дела.

— Спасибо!

— Расти большой. Пока не за что. Жить ты, конечно, будешь. С кем пожелаешь. Но наказать тебя, хлопец, нужно.

— За что?!

— Ты понимал, что все действия незаконны?

— Ну мне же…

— Рот закрой. Да или нет?

— Да.

— Тебе, ты же сам сказал, твой следак объяснил, что человека могут убрать как свидетеля?

— Ну… да…

—Ты сделал то, что должен был сделать? Ну, там в СБУ или это, бл*дь, НАБУ позвонить, заявить о противоправных действиях.

— Н-нет…

— Тогда, толерантный, не обижайся. А для крепкой памяти — вот…

Ричер вставил в руку охреневшему прокурору его табельный пистолет, развернул оружие, направил ствол между ног и, положив свой грязный указательный палец на ухоженный большой палец мальчишки, нажал на спуск.

Выстрел прозвучал неожиданно глухо. Таращенко подпрыгнул на стуле и взвизгнул. В паху у него набухало пятно.

Ричер срезал и хозяйственно убрал скотч, удерживающий пленника. Тело прокурора сразу обмякло. Он уже не плакал и не стонал, а тихо и обреченно выл.

— Больно? А то... Вон как зрачки расширились. Ну, ничего. Люди и с одним яйцом живут долго и счастливо. Ласка, аптечка есть?

— Ага!

— Укомплектована?

— Та конечно!

— Вколи ему антибиотик и обезбол, бо ща сознание потеряет. И рану затампонируй. Пустые ампулы на столе оставь, чтобы доктора лишнего не впузырили. А я вызову скорую, и помчали. До Изюма нужно еще добраться.

Ласка шустро выполнила приказ. Влупила в бедро один за другим два укола. Разрезав ткань брюк, наложила на рану кровоостанавливающий тампон. Взяла руку Таращенко, положила ему на пах.

— Покрепче держи. Город маленький, бригада минут через пятнадцать подъедет. Рана на самом деле пустячная, только вены задеты.

Ричер, вызвав скорую и дождавшись, когда подействует обезболивающее, склонился над Таращенко. Чуть не касаясь носом его лица, отчетливо произнес:

— Скажешь, что сам, случайно. Перезаряжал. Про нас заикнешься — из-под земли достанем. И тут уже одним яйцом не отделаешься. Запомнил? Ну вот и славно.

Оставив прокурорского в полном шоке, Ричер и Ласка покинули номер.

* * *

Из гаража Шульгу выводили те же самые два мента. В отличие от продвинутых эсбеушников действовали они по старинке: мешок на голову не натягивали, приковали наручниками к одному из давешних конвоиров.

Ослепительное полуденное солнце заливало жаркими лучами двор блокпоста. За забором все так же гудела трасса да изредка перекрикивались водители с постовыми. На площадке у гаражей, помимо приветливо распахнувшего дверь автозака, стояла еще машина. Сарай-универсал, не то «шевроль», не то «опель», кто их с нынешними стандартными дизайнами различит… У «сарая» сгрудились четверо мужиков титушной наружности. Спортивный прикид, короткие стрижки. Нелепые в такую жару куртки-олимпийки. Хотя если под ними прятать что-то нетабельное, то можно и попариться-потерпеть. На шеях поблескивают жлобские цепи, от которых герои ювелирной рекламы «Золотой век» пришли бы в тихое охренение. Мужики, поигрывая печатками, бросали угрюмо-оценивающие взгляды на Шульгу и ждущий его автозак. И вот кто его поймет — то ли это местные бандиты, приехавшие на блокпост «порешать вопрос», то ли ментовские опера.

— От бля! — ругнулся, закрывая дверь гаража, второй конвоир.

— Шо такое?

— Да приспичило! Шаурму, походу, опять Ашот подсунул несвежую. Вот что, вы пока посидите, я быстро!

Расслабились менты, подумал Шульга. Впрочем, как ни странно, ничего удивительного здесь нет. Давно, еще в позапрошлой жизни, приятель из УБЭПА ему рассказывал, что невзирая на то, о чем распевают в блатных шансонах, задержанные почти никогда не сбегают. Даже если ты ему дверь нараспашку откроешь и выйдешь на полчаса покурить, будет сидеть как зайчик. Побеги из-под стражи — случаи единичные. Некоторые на пенсию уходят, ни разу с таким не столкнувшись. Так что расслабуха ментов понятна. Подозреваемый окучен, допрошен, куда он, по их мнению, денется.

— Ладно, давай, пошли! — прерывая мысли Шульги, громко, нарочито грубо дёрнув наручником, рявкнул мент.

Они двинулись к автозаку. Конвоир неожиданно тихо заговорил:

— Слухай, ты ж, я гляжу, атошник?

— Ну…

— Так я тоже в четырнадцатом воевал. В батальоне. Тут такое дело, братуха… Я слышал, что следак говорил, когда вышел. Мы тебя в Харьков везем, а там пресс-хата уже подготовлена. Наркоманы. Прикормленные. Живым, короче, не выйдешь…

Ну что же, очень даже реально. Если не удалось выколотить из него признания по-быстрому, то логичнее забрать с чужой территории на свою и там уже вдумчиво отработать, не боясь никаких помех. Однако логика логикой, но принцип «не верь, не бойся, не проси» ещё никто не отменял.

— Что предлагаешь? — хмуро спросил Шульга, когда они забрались по ступенькам в прохладу арестантского фургона.

— Бежать тебе нужно, а то кранты!

— Как?

— Будет один шанс по дороге. Новицкий на живот слабый. По дороге еще раз до ветру точно захочет. Ну, вот он выйдет, я тебя отстегну, ты меня пару раз е*ани, чтобы следы остались, и тикай. Мы, скорее всего, у реки станем, плыви на другой берег, она там неширокая.