1984. Скотный двор - [116]

Передним копытцем Наполеон сжимал кнут.

Воцарилась мертвая тишина. Оторопевшие животные сбились в кучу и расширенными от ужаса глазами смотрели, как длиннющая цепочка свиней неспешно совершает круг почета. Казалось, мир перевернулся. Наконец животные справились с первым шоком, и стихийный протест уже готов был выплеснуться наружу невзирая ни на панический страх перед псами-охранниками, ни на многолетнюю привычку сносить все безропотно, ничто и никогда не подвергая сомнению. Но в этот самый миг, словно по сигналу, овцы дружно грянули:

– Четыре ноги хорошо, две ноги лучше! Четыре ноги хорошо, две ноги лучше!

Они скандировали пять минут, и когда в конце концов представилась возможность вклиниться со словом протеста, это потеряло всякий смысл, потому что свиньи уже скрылись в доме.

Бенджамин почувствовал, как чей-то нос ткнулся ему в плечо. Это была Хрумка. Взгляд у нее был почти невидящий. Она молча потянула его за гриву, и он послушно проследовал за ней к большому сараю. Они остановились перед стеной с семью заповедями. Минуту-другую они созерцали просмоленную черную стену, на которой выделялись белые строчки.

– Совсем что-то я ослепла, – нарушила молчание Хрумка. – Вообще-то я всегда была несильна в грамоте, но, сдается мне, раньше текст выглядел как-то не так. Погляди, Бенджамин, все ли заповеди на месте?

Впервые в жизни старый осел изменил своему правилу – прочел вслух то, что было некогда написано Деловым. Собственно говоря, от написанного осталась одна-единственная заповедь, и звучала она так:

ВСЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЫ, НО НЕКОТОРЫЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЕЕ

После этого уже никого не удивило, когда на следующий день свиньи, осуществлявшие надзор за полевыми работами, вооружились кнутами. Не удивило, что свиньи подписались на «Дейли миррор», «Джона Булля» и «Пикантные новости», что они купили себе радиоприемник и уже договорились об установке телефона. Не удивились при виде Наполеона, прогуливающегося в саду с трубкой в зубах. Не удивились даже тогда, когда свиньи продемонстрировали гардероб прежнего владельца фермы, когда Наполеон предстал перед их взорами в кожаных крагах и черном сюртуке поверх прозодежды (мистер Джонс в ней обычно морил крыс), а его любимая хрюшка напялила на себя шелковое муаровое платье, которое миссис Джонс надевала по воскресеньям.

Через неделю двор заполнили двухколесные экипажи – это соседи-фермеры приняли приглашение осмотреть «Скотный двор». Они пришли в восхищение от увиденного, особенно от мельницы. Животные, прилежно занимавшиеся прополкой, глаз поднять не смели; неизвестно, кто нагнал на них больше страху, люди или свиньи.

Весь вечер в доме звучали песни и громкий смех, знакомые и незнакомые голоса смешались. И тут вдруг животными овладело жгучее любопытство: что же там может происходить между ними и нами, впервые встретившимися на равных?

Не сговариваясь, они тихо прокрались в сад, примыкавший к дому.

Перед воротами они было сробели, но Хрумка решительно повела их за собой. Они на цыпочках приблизились к окнам, и те, кто был повыше ростом, заглянули в гостиную. За длинным столом сидело человек шесть гостей и столько же свиней из ближайшего окружения Наполеона, сам Кабаньеро занимал почетное место во главе стола. Сидеть на стульях свиньям явно было не впервой. Шла игра в карты, но в этот момент игроки прервались, чтобы произнести тост. Большой кувшин пошел по кругу, кружки наполнились пивом.

Никто не почувствовал устремленных на них взглядов.

Наконец поднялся мистер Пилкингтон, владелец «Фоксвуда». «Перед тем как мы выпьем, – сказал он, – позвольте мне произнести несколько слов».

Для него, сказал Пилкингтон, как, вероятно, и для всех остальных, радостно сознавать, что положен конец долгому периоду взаимного недоверия и непонимания. Было время, когда на уважаемых владельцев «Скотного двора» фермеры посматривали – о присутствующих, разумеется, он не говорит – не то чтобы враждебно, но с известной настороженностью. Имели место отдельные инциденты, бытовали превратные взгляды. Само существование фермы, где всем заправляют животные, казалось чем-то противоестественным и вдобавок представляющим угрозу для всей округи. Многие, не дав себе труда разобраться, решили, что на такой ферме должны царить моральное разложение и разгильдяйство. Фермеры опасались дурного влияния на свой домашний скот и даже на своих работников. Но сегодня все сомнения развеялись. Сегодня они посетили «Скотный двор», осмотрели все до мелочей – и что же? Они увидели не только передовые методы ведения хозяйства, но, главное, такой железный порядок, такую трудовую дисциплину, которые должны послужить для них примером. Без особого риска ошибиться можно было утверждать, что на «Скотном дворе» животные низшего сорта работали вдвое больше и ели вдвое меньше, чем их собратья во всем графстве. Одним словом, людям есть что позаимствовать, и чем скорее они это сделают, тем лучше.

В заключение, сказал Пилкингтон, ему хочется еще раз подчеркнуть важность развития добрососедских отношений между «Скотным двором» и прочими фермами. Людям и свиньям нечего делить. У них общие заботы, общие проблемы. Разве перед каждым хозяином не встает вопрос, как заставить других трудиться на себя? Тут мистер Пилкингтон, похоже, готов был ввернуть заготовленную остроту, но до того сам развеселился, что слова застряли у него в горле. Он долго тряс пунцовыми подбородками и наконец кое-как выдавил из себя: «У вас свой скот, у нас свой!» Бонмо было встречено дружным хохотом. Мистер Пилкингтон поздравил свиней с успешным введением удлиненного рабочего дня и нормированного питания, а также с умением держать массу в ежовых рукавицах.