1984, или Повесть о первой-первой любви - [33]

-Физраствор,- объяснила она,- главное - не навреди. Ампулу я потом на газу запаяю, ночью. Давай предплечье...

Кубик 2% промедола влился в мою вену легко- было ощущение, что кровеносная система сама его всосала, без давления поршня. В течение секунды или двух я ощутили знакомый приход, покалывание. Зуд и набрякание глаз. Все это было очень, несказанно приятно - намного больше, чем приятно. Эйфория...

Минуты две я "вылавливал кайф", потом открыл глаза и повернулся к Лариске.

-Давай тебе,- сказал я довольно хриплым голосом.

-Отошёл уже? Можешь? Делай. Только ж я - ом . Я у этого, тазового свистнула- он ему всё равно до одного места, тот в лечебном наркозе...

От куба двухпроцентного омнопона Журу вдруг скрутило пополам и она вырвала прямо в раковину полным ртом- почти прозрачную воду, ибо мы ничего не ели.

-Смычка,- произнесла она, утирая губы,- бывае. Смотри, осторожнее... Ну? Ты-то как? Пошли работать...

Шприцы, которыми мы кололись, Жура велела мне тщательно вымыть, вытереть и положить сушиться среди других. Особенно внимательно она заставила промыть иглы.

-Никогда, запомни, никогда не оставляй ни малейших следов. Накрыть нас можно только по нашей же глупости...

После второй инъекции промедола наступил уже не восторг, а полная гармония с окружающим миром. Сколько тибетских лам, сколько монастырских затворников и поморских скитников проводят жизнь в постах, молитвах и одиночестве, что бы понять её - гармонию, красоту, истину и не знаю ещё что? Мой Пьер Безухов понял её, кажется, во французском плену, а Андрей Болконский- на смертном одре в обществе Наташи.

"Мир, вселенная, универсум, бытие,- размышлял я разводя антибиотики,- в сущности- понятия одного порядка. Капля воды столь же безбрежна и неисчерпаема, как океан, а ветка ели может дать представление о хвойном лесу... Стоп, где-то подобное я уже читал- "...электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна..." - ай да Ильич, ай да сукин сын. Наш пострел везде поспел"...

После цитаты из "Материализма и эмпириокритицизма" рассуждать на философские темы не хотелось- и без этого было хорошо.

Поступили "лодыжки", и Лариса повела меня учить накладывать гипс. Я всё делал сам. Она наблюдала и подсказывала. Получалось ничего.

-Ещё разучим повязку Дезо и чепчик Гиппократа...

В этот момент её окликнули. Мы оба одновременно обернулись.

 

17. Биче Сэниэль

Не помню, какими словами этого гордого, полного достоинства языка "серебряного века", первого десятилетия ХХ века- последнего десятилетия перед чередой ужасных мировых войн, в лучших традициях того, свободного мира, Александр Грин изображал свою героиню, героиню самого странного своего романа- "Бегущая по волнам". Биче Сэниэль появляется как "девушка, сидящая на чемоданах". Честное слово, это одни из самых сильных страниц произведения - порт, солнце, утро, пёстрая толпа, чемоданы, одинокая девушка. Читателю ничего не остаётся делать, как влюбиться в Биче и последовать за нею.

Если бы я мог, я так и описал бы Раю Гамал, возникшую в дверях гипсовочной. Она появилась совершенно внезапно. Если приглушить моё сердцебиение и откинуть 20-летнюю восторженность, то можно сказать следующее:

Это была представительница какого-то восточного племени, в незапямятные времена населяющего южнорусские степи, о которых так много говорится у Фукидида и Карамзина - массагеты, скифы, хазары, торки, половцы, берендеи, гузы, тавры и пр. Это была невысокая пропорционально сложенная, не выше 160 см, очень светлая смугляночка. Совершенно необычный оттенок кожи, цвета кофе с молоком, исключал её принадлежность к одной из трёх основных рас человечества. Собственно, восточного в ней мало что было. Овал лица, подчеркнутый зачёсанными назад волосами, был правилен и почти геометричен- такие встречаются, если не ошибаюсь, только у индейцев Южной Америки. Глаза были великоваты, но странной формы- не круглы, не косы, не раскосы, а как-то фигурно разрезаны, оставляя в уголках какие-то удлинённые прорези, как у Клеопатры. Брови были густые, сильные и почти сходились на переносице; носик был мал и изящен, не напоминая ни русский картошкой, ни римский титлом, ни острый, лезвием, еврейский - это был просто замечательный, трогательный носик. Губы тоже были мягкой фигурной резки, утопая в угловых ямочках, лоб- высокий, чистый, правильный. Ушки были маленькие и в каждом светилось по маленькому красноватому камешку. Волосы были чёрные, но не совсем уж вороные- они были густые, сильные, и имели свойство виться или курчавиться- я знал, что это предопределено генетически. Вот, пожалуй, и всё.

Рая была сегодня в хирургической форме и в халате. Мне она несильно кивнула, почти не обводя взглядом, и в одно мгновение все мои успехи с Лариской показались ничего не значащей вознёй Стеньки Разина с княжной, вызвавшей наутро столько насмешек братвы.

-Снова дежурите?- смешно улыбнулась Рая, и я простил ей за эту улыбку любое пренебрежение.- Весь вечер на манеже... Лариска! Да ты серёжки одела!

Я и сам только заметил на Журе пару кругленьких эбонитовых серег.

-Это я так... годовщина окончания училища,- заметно смутилась Жура.