1964-1966. Хищные вещи века. Беспокойство. Улитка на склоне. Второе нашествие марсиан - [8]

– А это генерал-полковник на отдыхе.

Даже на отдыхе генерал-полковник оставался орлом. Широко расставив ноги, он стоял на пляже в тигровых плавках и рассматривал в полевой бинокль туманный горизонт. У его ног копошился в песке голый ребенок трех или четырех лет. Генерал был жилист и мускулист, гренки и сливки не портили его фигуру. Я принялся шумно заводить часы.

– А это… – начала тетя Вайна, переворачивая страницу, но тут в гостиную без стука вошел невысокий полный человек, лицо и особенно одежда которого показались мне необычайно знакомыми.

– Доброе утро, – произнес он, слегка склонив набок гладкое улыбающееся лицо.

Это был давешний таможенник все в том же белом мундире с серебряными пуговицами и серебряными шнурами на плечах.

– Ах, Пети! – сказала тетя Вайна. – Ты уже пришел? Познакомься, пожалуйста, это Иван… Иван, это Пети, друг нашего дома.

Таможенник повернулся ко мне, не узнавая, коротко наклонил голову и щелкнул каблуками. Тетя Вайна переложила альбом ко мне на колени и поднялась.

– Садись, Пети, – сказала она, – я принесу тебе сливок.

Пети еще раз щелкнул каблуками и сел рядом со мной.

– Не желаете ли поинтересоваться? – сейчас же осведомился я, перекладывая альбом со своих колен на колени таможенника. – Вот это генерал-полковник Туур. Это он просто так. (В глазах таможенника появилось странное выражение.) А вот здесь генерал-полковник на маневрах. Видите? А вот здесь…

– Благодарю вас, – отрывисто сказал таможенник. – Не утруждайтесь, потому что…

Вернулась с гренками и сливками тетя Вайна. Еще с порога она сказала:

– Как приятно видеть человека в мундире, не правда ли, Иван? – Она поставила поднос на столик. – Пети, ты сегодня рано. Что-нибудь случилось? Прекрасная сегодня погода, такое солнце…

Сливки для Пети были налиты в особенную чашку, на которой красовался вензель «Т», осененный четырьмя звездочками.

– Ночью шел дождь, я просыпалась, значит, были тучи, – продолжала тетя Вайна. – А сейчас, взгляните, ни одного облачка… Еще чашечку, Иван?

Я встал.

– Благодарю вас, я сыт. Позвольте мне откланяться. У меня назначено деловое свидание.

Осторожно закрывая за собой дверь, я услыхал, как вдова сказала: «Ты не находишь, что он удивительно похож на штаб-майора Пола?..»

В спальне я распаковал чемодан и переложил одежду в стенной шкаф, и снова позвонил Римайеру. К телефону опять никто не подошел. Тогда я сел за стол в кабинете и принялся исследовать ящики. В одном из ящиков обнаружилась портативная пишущая машинка, в другом – почтовый набор и пустая бутылка из-под смазки для аритмичных двигателей. Остальные ящики были пусты, если не считать пачки смятых квитанций, испорченной авторучки и небрежно сложенного листка, разрисованного рожицами. Я развернул листок. Видимо, это был черновик телеграммы. «Грин умер у рыбарей получай тело воскресенье соболезнуем Хугер Марта мальчики». Я дважды прочел написанное, перевернул листок, изучил рожицы и прочел в третий раз. Видимо, Хугеру и Марте было невдомек, что нормальные люди, сообщая о смерти, говорят в первую очередь, отчего или как умер человек, а не у кого он там умер. Я бы написал: «Грин утонул во время рыбной ловли». В пьяном виде, вероятно. Кстати, какой у меня теперь адрес?

Я вернулся в холл. У двери в хозяйскую половину сидел на корточках худенький мальчик в коротких штанишках. Зажав под мышкой длинную серебристую трубку, он, сопя и пыхтя, торопливо разматывал клубок бечевки. Я подошел к нему и сказал:

– Привет.

Реакция у меня не та, что прежде, но все-таки я успел увернуться. Длинная черная струя пролетела у меня над ухом и плюхнулась в стену. Я изумленно глядел на мальчишку, а он глядел на меня, лежа на боку и выставив перед собой свою трубку. Лицо его было мокрое, рот открыт и перекошен. Я оглянулся на стену. По стене текло черное. Я снова посмотрел на мальчика. Он медленно поднимался, не опуская трубки.

– Что-то ты, брат, нервный, – произнес я.

– Вы стойте, где стоите, – хрипло сказал мальчик. – Я вашего имени не называл.

– Да уж куда там, – сказал я. – Ты и своего не называл, а палишь в меня, как в чучело.

– Вы стойте, где стоите, – повторил мальчик. – И не двигайтесь. – Он попятился и вдруг забормотал скороговоркой: – Уйди от волос моих, уйди от костей моих, уйди от мяса моего…

– Не могу, – сказал я. Я все старался понять, играет он или действительно меня боится.

– Почему? – растерянно спросил мальчик. – Я все говорю как надо.

– Я не могу уйти, не двигаясь, – объяснил я. – И стоя, где стою.

Рот у него снова приоткрылся.

– Хугер, – сказал он неуверенно. – Говорю тебе, Хугер: сгинь!

– Почему Хугер? – удивился я. – Ты меня с кем-то путаешь. Я не Хугер, я Иван.

Тогда мальчик вдруг закрыл глаза и пошел на меня, наклонив голову и выставив перед собой свою трубку.

– Я сдаюсь, – предупредил я. – Смотри не выпали.

Когда трубка уперлась мне в живот, он выронил ее и, опустив руки, весь как-то обмяк. Я наклонился и заглянул ему в лицо. Теперь он был красный. Я поднял трубку. Это было что-то вроде игрушечного автомата – с удобной рифленой рукояткой и с плоским прямоугольным баллончиком, который вставлялся снизу, как магазин.