1940-Счастливый год Сталина - [28]

«Если попытаться собрать, спрессовать в нечто единое все самое отвратительное для человеческого сознания, самое жестокое, траги­ческое, свирепое и грязное, что было в этой эпохе, отделив, вырвав его из всего остального, из всего другого, которое тоже было, то имен­но Берия, его дела, сама возможность его долголетнего существова­ния при Сталине были тем комком блевотины, политической и нрав­ственной, который оказался исторгнутым и до конца очевидным уже после того, как сама эпоха была обрублена смертью Сталина»¹®.

В выступлении на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. Сталин назвал арестованных за день до этого военных «немецкими шпионами»[133].11 июня 1937 г. все они были осуждены ускоренным порядком и на следующий день рас­стреляны. Два года спустя — всегда ко времени — советскую стра­ну наводняли уже «польские агенты». Потом на очереди оказались страны Прибалтики. Даже Николай Ежов (!) «сознался» после деся­ти месяцев «предварительного заключения», что шпионил в пользу латвийской секретной службы.

21 сентября 1940 г. сотрудники НКВД арестовали в столице Лит­вы Вильнюсе бежавшего от фашистов из Польши сиониста Менахе- ма Бегина. На заявление Бегина, что согласно Конституции СССР ему следует предоставить политическое убежище, вместо того чтобы сажать его за решетку, следователь сказал, что по советскому законо­дательству его положено судить. Статья 58 применима ко всем граж­данам мира, единственным различием, имеющим значение для госу­дарственной безопасности, является момент ареста подозреваемого. Приговор требовал 8 лет лишения свободы. До своего освобождения 22 сентября 1941 г. Бегин сначала сидел в вильнюссой тюрьме, а по­том в лагере в качестве просящего убежища польского гражданина[134]. Находясь в новой Советской республике, он наверняка слышал и вот эту песню:

На просторах Родины чудесной Закаляясь в битвах и труде, Мы сложили радостную песню О великом Друге и Вожде[135].

Польский писатель Густав Херлинг попытался на свой страх и риск нелегально покинуть оккупированные Советским Союзом быв­шие восточные польские территории еще весной 1940 г. На границе с Литвой его задержали пограничники. На вопрос, почему он хотел покинуть Советский Союз, Херлинг ответил: «Я хотел бороться про­тив Германии»; следователь спросил: «Но Вы же знаете, что Россия подписала договор о дружбе с Германией?» На что Херлинг ответил: «Да. Я знаю также, что Россия не объявила войну ни Франции, ни Ан­глии» — «Это не играет никакой роли», — услышал он и спросил: «И в чем же Вы меня теперь обвиняете?» — «В попытке перейти русско- литовскую границу, чтобы бороться против Советского Союза». — «Не могли бы Вы вместо "против Советского Союза" сказать "про­тив Германии"?» — спросил Херлинг. «Удар в лицо отрезвил меня. "В сущности, получается одно и то же", — утешил меня следователь, когда я подписал признание, которое он положил передо мной»[136].

Подобный черный юмор, видно, помог кое-кому из тогда еще жи­вых в конечном счете выжить.

«Все эти процессы, чистки и ликвидации, казавшиеся тогда та­кими жестокими и вызывавшие возмущение во всем мире, сегодня совершенно ясно и очевидно представляют собой часть активных и решительных действий сталинского правительства... Все сомнения разрешались в пользу правительства. В Советском Союзе в 1941 г. не было никакой пятой колонны — ее представители были расстреля­ны. Чистки освободили страну от предателей»[137]. Так двое авторов из лагеря западных «левых» изображали верчение сталинского колеса фортуны. Книга, содержавшая этот вывод, вышла в год смерти дик­татора и долгое время считалась среди функционеров коммунистиче­ских партий своего рода настольной книгой. За месяц до XX съезда КПСС в январе 1956 г. она распространялась еще среди делегатов районных конференций СЕПГ.

То, что авторы, писавшие о «Великом заговоре», отмечали как по­беду, другие, более дальновидные левые одного со Сталиным поколе­ния рассматривали как предвестие поражения его режима. «Европа народных фронтов и московских процессов подавала признаки вы­здоровления как раз в тот момент, когда над ней вершился приговор. Становилось все труднее проводить различие между революцией и реакцией, между дружественной фашизму демократией и фашиз­мом в себе, между скрытой гражданской войной и демократическим режимом, между открытой гражданской войной и войной между го­сударствами, между вмешательством и невмешательством, между противоположными, но временами союзничавшими друг с другом тоталитаризмами, между преступной ложью и простой истиной»[138].

ИЮЛЬ - «ЛИТФОНД»

И в свой последний день, счастливый, видел он глазами, тронутыми смертью, Свободы явной мировой Закон, руками друга — Сталина — установленный.

ЭрихВайнерт («Максим Горький»)

В отгороженном от внешнего мира Советском Союзе под бдитель­ным оком «органов» будни казались непрерывной чередой праздни­ков. «С каждым новым днем он [имеется в виду социализм] все выше и выше вздымает к небу дворцы нового человеческого счастья, он по­ражает мир величавым спокойствием нового человеческого достоин­ства, новой культуры, нового искусства»