1939: последние недели мира. - [54]

Коммунистическая партия и Советское государство оказались достойными той тяжелой и исключительно ответственной миссии, которую возложила на них история. Внешняя политика СССР в тревожные месяцы и недели военно-политического кризиса 1939 г. – это героическая сага о мужестве и стойкости Страны Советов в борьбе против фашистской агрессии, принципиальности и мудрости ее дипломатических шагов, неизменной верности нашей партии и народа высоким идеалам мира и социализма, верности интернациональному долгу.

…В начале мая 1939 г. советника германского посольства в Москве Г. Хильгера срочно вызвали в «Бергхоф». Гитлер задал вопрос, которого тот совершенно не ожидал.

– Может ли Сталин, при определенных условиях, изъявить готовность к взаимопониманию с Германией?

В своей книге, опубликованной после войны, Хильгер не приводит своего ответа, отметив лишь, что он изложил официальную позицию Советского Союза по международным вопросам, содержавшуюся в докладе И.В. Сталина на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г.

Затем «фюрер» попросил рассказать, «как обстоят дела в России».

Хильгер, зная реальные успехи Советской страны в развитии экономики и укреплении обороны, достаточно трезво оценивал, какую опасность для Германии представлял бы вооруженный конфликт с СССР. Как можно судить по его мемуарам, в таком духе он и построил свой рассказ. «Фюрер», наклонившись вперед, слушал с напряженным вниманием и затем отпустил Хильгера.

Гитлер потом выразил Риббентропу свое недовольство рассказом Хильгера об успехах советской индустриализации и об усилении национального самосознания народа. «Возможно, сказал он Риббентропу, – что Хильгер стал жертвой советской пропаганды. В этом случае его описание внутреннего положения Советского Союза не представляет никакой ценности. Но если он прав, то нам нельзя терять времени и надо принимать меры, чтобы помешать дальнейшему укреплению Советской власти».

20 мая 1939 г. около четырех часов пополудни машина германского посла подкатила к зданию Народного комиссариата иностранных дел на Кузнецком мосту. Она остановилась у подъезда, выходившего на площадь, ближе к улице Дзержинского, – этим подъездом обычно пользовался только народный комиссар. Посол поднялся на лифте на пятый этаж и был проведен в угловой кабинет наркома, просторный и светлый – обе наружные стены его были застеклены, а угол представлял собой полукруглый эркер.

Граф Фридрих Вернер фон дер Шулленбург был опытным профессиональным дипломатом и славился своим неизменным спокойствием и изысканной любезностью. Буржуазная пресса, комментируя назначение его в Москву, отмечала: в отличие от Брокдорф-Ранцау (одного из его предшественников, представлявшего Веймарскую республику), он не имел сформировавшихся взглядов в том, что касается политики в отношении Советского Союза, и поэтому станет лишь послушным гонцом «фюрера», не больше. Однако, будучи трезвым реалистом в политике и руководствуясь интересами германского империализма, он, подобно Хильгеру, считал весьма опасным осуществление авантюристических планов Гитлера завоевания «жизненного пространства» за счет просторов России и в рассматриваемый период был сторонником нормализации отношений между двумя странами.

Судьба Шулленбурга сложилась трагически. Примкнув к верхушечной «оппозиции», он дал согласие занять пост министра иностранных дел в кабинете, который предполагалось создать после переворота. В результате неудачного покушения на Гитлера в июле 1944 г. его участие в заговоре было раскрыто. В ноябре того же года он был казнен.

…На беседу в НКИД Шулленбург явился, имея точные инструкции, составленные собственноручно Риббентропом. Он должен был передать предложение германского правительства возобновить торговые переговоры, прерванные в январе (по вине рейха), не затрагивая никаких политических вопросов. Формально ограниченный экономическими рамками демарш гитлеровской дипломатии имел далеко идущие цели. Об этом свидетельствует, в частности, меморандум ответственного чиновника германского МИД Шнурре, которому поручили вести экономические переговоры с компетентными советскими органами. «На сегодняшней стадии англо-советских переговоров мы особенно стремимся использовать шанс вмешательства в Москве. Самый факт прямых германо-советских переговоров будет способствовать дальнейшему вбиванию клина в англо-советские переговоры».

Советская дипломатия, настойчиво добивавшаяся заключения договора с Англией и Францией, немедленно и решительно парировала маневр германской дипломатии. Вместе с тем, поскольку для нас не было секретом, что реакционные круги Запада всячески препятствуют заключению договора с Советским Союзом, а высшую «мудрость» видят в том, чтобы столкнуть СССР с фашистским рейхом, ответ Советского правительства был сформулирован таким образом, чтобы не обострять отношений с рейхом и тем самым не играть на руку провокаторам войны.

На предложение, высказанное Шулленбургом, как сообщал посол в германский МИД, В.М. Молотов ответил: «Ход последних экономических переговоров создал у Советского правительства впечатление, что мы не относились к этому вопросу серьезно и лишь играли в переговоры по причинам политического характера». Из-за напряженности двусторонних отношений Советское правительство не считало возможным начинать переговоры о расширении торгово-экономических связей. В своем донесении в Берлин Шулленбург жаловался на «несколько упрямый характер» советского наркома, отказавшегося, несмотря на настойчивые вопросы посла, высказать какие-либо соображения относительно возможных шагов для улучшения политического климата в отношениях между СССР и Германией.