1937. Трагедия Красной Армии - [24]

. С установлением диктатуры пролетариата ставка большевистского руководства на силу, не считающуюся ни с какими законами, проявляется в огромном количестве официальных (в том числе и ленинских) документов. Вот лишь один из них – телеграмма В.И. Ленина А.К. Пайкесу в Саратов от 22 августа 1918 г. в 12 часов 05 минут: «…Временно советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…»⁵⁹ Ленин неоднократно пытался оправдать такую беспредельную жестокость на базе беззакония интересами подавляющего большинства народа. А ближайший соратник Ленина Троцкий пошел еще дальше. Выступая перед лицом представителей мирового коммунистического движения, на полном серьезе заявил: «Такая беспощадность и есть высшая революционная гуманность уже потому, что, обеспечивая успех, она сокращает тяжелый путь кризиса»⁶⁰. Думается, что это одна из вершин столь мастерски применявшейся Троцким софистики. Нет, недаром, совсем недаром в свое время Ленин называл Троцкого «Иудушкой», а тот в ответ (правда, в частном письме) квалифицировал Владимира Ильича как «профессионального эксплуататора всякой отсталости в русском рабочем движении». Они лучше чем кто-либо знали и понимали друг друга.

С переходом на мирное положение стало ясно, что на одном «голом» насилии даже диктатура пролетариата долго не протянет, что трудно дальше жить по принципу: сила есть, законов не надо. Возобновились разговоры о необходимости создания новой, социалистической законности, началась разработка и принятие различных законов. По некоторым данным, за первые 70 лет советской власти всего было принято 320 законов, 430 указов, а органами управления изданы сотни тысяч постановлений и инструкций⁶¹. Среди них встречались разные – и абсолютно необходимые, и демократические. Но многие из них отличались особой жестокостью – Уголовный кодекс 1926 года включал 46 «расстрельных статей». Но уже с конца 1929 г. сталинское руководство партией и страной открыто стало попирать изданные им же законы, по сути, объявило самую настоящую войну крестьянству. И опять вся надежда, вся опора на силу. Выступая в 1930 г. на XVI партсъезде, Сталин, подхватывая эстафету у Ленина и Троцкого, заявляет, что «репрессии являются необходимым элементом наступления». Правда, он тут же добавляет, что они являются «элементом вспомогательным, а не главным»⁶². Однако и в данном случае Сталин ведет речь об усилении темпа развития промышленности и т. п., а отнюдь не о строжайшем регламентировании любых репрессий законами. И очень скоро появились такие законы, которые все больше превращали каждого советского гражданина в полубесправное существо. Достаточно вспомнить пресловутое постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», названное народом за его необычайную жестокость «законом о колосках» (когда беспощадно судили даже за подобранные «социалистические» колоски).

Именно в этом постановлении ЦИК и СНК СССР реанимировали понятие «враг народа». Его родословная таится в глубине веков. Во всяком случае, есть свидетельства, что его в своей политической борьбе не брезговал применять еще Юлий Цезарь. Через восемнадцать с лишним столетий оно всплыло во Франции. Марат именовался «другом народа» (как и издаваемая им газета), а его противники, естественно, «врагами народа» (во Франции тогда чаще употреблялся термин «враг свободы»). Через сотню лет Генрик Ибсен одну из своих пьес назвал «Враг народа». Так что это понятие было как бы на слуху у определенной части интеллигенции. Большевистское руководство воспользовалось им сразу же после захвата власти, объявив специальным декретом «врагами народа» руководителей кадетской партии. Но в те годы этот термин как-то не прижился и в основном был заменен таким, очевидно более доступным для самых широких масс, как «контрреволюционер» (или в просторечии «контра»). И вот теперь, согласно тексту закона от 7.–8.1932 г., любое лицо, совершившее хищение социалистической собственности (независимо от размера похищенного, личности виновного и т. п.), признавалось врагом народа[8].

Теперь-то мы знаем, какие неисчислимые беды всем народам Советского Союза принесло изощренное государственное манипулирование этим термином, понимаем, сколь неоправданно жестоким было это постановление ЦИК и СНК СССР. А вскоре после его издания Сталин в январе 1933 г. заявил: «Этот закон есть основа революционной законности в настоящий момент»⁶³. Надо полагать, что именно под впечатлением беспощадного применения этого варварского закона Осип Мандельштам в ноябре 1933 г. напишет стоившие ему самому жизни строки:

…Как подкову, дарит за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина.

Новым шагом в ужесточении действовавших в стране законов было решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 мая 1934 г. «О включении в законы СССР статьи, карающей за измену Родине». На заседании Политбюро 26 мая того же года было постановлено: «В основном принять внесенный тт. Акуловым и Крыленко проект статей и передать их на окончательное редактирование комиссии в составе тт. Сталина, Куйбышева, Акулова и Крыленко»