1917: Трон Империи - [2]

Добавьте к этому, что структуры МВД в столице только-только начали приходить в себя после фактического разгрома во время минувших февральских событий, и вы поймете, насколько все было плохо. Ведь даже госаппарат в Петрограде сейчас толком не начал функционировать. Одних архивов сколько пожгли. Разумеется, не все пожгли «революционные массы», но списали на них все, что только возможно, подчищая следы.

Но и те сведения, которыми таки снабжали меня Отдельный корпус жандармов и департамент полиции, отнюдь не внушали оптимизм. Шли разговоры о том, что ваш покорный слуга никакой не император, а самый настоящий узурпатор, который под угрозой жизни вырвал у Николая Второго отречение не только за него самого, но и за цесаревича, тем самым злонамеренно лишив его законного права престолонаследия. Что император Алексей Второй ждет выступления верноподданных и что он будет благодарен всем тем, кто ему поможет вернуть себе родительский престол. Причем такие разговоры шли и в казармах, и в кулуарах Государственной думы, и в столичных салонах, и на рынках, и в очередях. В разных местах эти разговоры находили разную степень сочувствия, но то, что такие разговоры быстро набирали оборот, было непреложным и до чрезвычайности тревожным фактом. Интриги уже полным ходом обретали очертания реальных заговоров, а сплетни в великосветских салонах однозначно утверждали, что государю императору Михаилу Александровичу Романову править осталось всего несколько дней и он уже вот-вот отречется. Или его отрекут. Возможно, даже обойдутся без романтики, без табакерок в висок и прочих гвардейских шарфов, а просто и без изысков поднимут августейшую особу на солдатские штыки.

В бессильной ярости сжимаю пальцами ледяной парапет моста.

Пять дней. Пять дней я на троне. Никогда еще я не был так близок к катастрофе. Ни в то ужасное утро, когда вдруг очутился в теле царского брата в самый разгар мятежа в Петрограде, ни даже потом, на следующую ночь, в Могилеве, когда меня не стал слушать Николай Второй, а заговорщики взяли под арест.

Пять дней. За эти пять дней я прошел путь от полного оптимизма человека, которому удалось невозможное, до момента осознания того, что катастрофу я, похоже, лишь отсрочил и усугубил.

И теперь не работали методы, которыми я так лихо орудовал прежде. Аристократии и прочим обитателям салонов я решительно не нравился со своими идеями, речами и заигрываниями с чернью, так что они меня справедливо ненавидели. Солдатам запасных полков я теперь совсем не люб, поскольку обещанная мной земля, она где еще и когда будет неизвестно, а объявленная перспектива фронта могла сократить надел до размера братской могилы в самые ближайшие недели. Остальные столичные жители просто ждали, чья возьмет, и не спешили ни на чью сторону, объявив негласный нейтралитет. Добавьте к этому интриги в высшем свете, повышенную активность британского и французского посольств, и картина предстанет совсем уж распрекрасная.

Да, все было плохо. Но хуже всего то, что на начальном этапе сегодняшнего кризиса члены моей наспех сколоченной команды действовали совершенно вразнобой, отдавая часто взаимоисключающие команды. Особенно, конечно же, отличился антигерой сегодняшнего дня генерал Иванов.

Я уже начинал серьезно жалеть о своем решении оставить в силе приказ Николая Второго о назначении Иванова на должность главкома Петроградского военного округа, поскольку он все больше напоминал решительного слона в посудной лавке, причем слона, все время обижающегося на любую критику, особенно с моей стороны, и все время с надрывом в голосе повторяющего: «Что ж, может быть, я стар; может быть, я негоден, – тогда пусть бы сменили, лучшего назначили. Я не держусь за место…» – ну и так далее. Со скупой мужской слезой, как говорится.

И самыми мягкими эпитетами, которыми я мысленно награждал генерала Иванова в эти дни, были «старый дурак», «самовлюбленный индюк» и «упрямый осел». Становилось понятно, что кадровый вопрос нужно срочно решать, но тут Иванов выкинул свой фортель с отправкой запасных частей на фронт. Я так и не пришел к однозначному мнению, была ли это отчаянная попытка что-то мне доказать, выходка упрямого осла или, что тоже нельзя было исключать, никакого глубинного смысла генерал Иванов в свои действия не вкладывал, а руководствовался своими особыми соображениями о правильности действий. В любом случае своей выходкой он усугубил положение до крайности.

Издав свой приказ, Иванов загнал ситуацию в тупик, и теперь не было никакой возможности что-то и как-то переиграть, поскольку уже никто не поверит ни в передислокацию в тыл, ни тем более в прощение и дальнейшее нахождение в Петрограде.

В Зимнем дворце весь вечер шло совещание о ситуации в столице. В здании Главного Штаба был создан кризисный центр. Входили и выходили офицеры, вбегали и выбегали вестовые, работал телеграф, а барышни на коммутаторе не успевали соединять абонентов.

Ситуация стремительно ухудшалась. К вечеру пришли первые известия о том, что в казармах Петрограда идут брожения и звучат призывы к выступлению. Пришлось и так немногочисленные фронтовые батальоны перебрасывать в разные концы города для блокировки бузящих казарм, из-за чего был фактически оголен центр столицы. Правда, генерал Иванов сумел-таки где-то высвободить один батальон и распорядился перебросить на охрану Зимнего и Главштаба. В центре было пока тихо, но оставлять главные центры власти без охраны было бы крайне легкомысленным в такой ситуации.