1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции - [67]

Вчера дело Савина слушалось судебной палатой по особому присутствию. Защищал подсудимого присяжный поверенный Серебренников».

В итоге Иван Савин был приговорен к лишению всех прав состояния и к ссылке на каторжные работы на 6 лет.

Революция пожрала своего отца

Как известно, революция нередко пожирает своих детей. А порой даже и отцов. Именно этот факт доказала судьба Григория Гапона. Человек, фактически запаливший факел революции в тот период, когда его, словно на эстафете олимпийского огня, подхватывали и несли все новые и новые люди, в итоге остался не у дел. Несколько раз Гапон пытался вернуться в Россию и даже возродить свое любимое Собрание, но все эти попытки заканчивались неудачей. Революционерам он со своими славой и авторитетом среди пролетариата был как кость в горле, а полиция и чиновники боялись, что, снова став во главе рабочих, он устроит второе кровавое воскресенье.

В итоге дошло до того, что в январе 1906 года, в годовщину начала революции, отчаявшийся Гапон даже написал покаянное письмо министру внутренних дел Дурново, а вице-директор департамента полиции П. И. Рачковский предложил ему в доказательство лояльности к власти открыто перейти на службу правительству. И даже занять должность в департаменте полиции! Взамен Гапону обещали большую зарплату, гражданский чин, полную легализацию и открытие отделов Собрания. Однако тот отказался. «Меня усиленно зовут на службу, обещают крупное место и большие деньги, но я не пойду, хотя бы мне сулили груды золота», – заявил Гапон одному журналисту.

В итоге в конце февраля Дурново написал доклад царю о нежелательности какого-либо легального рабочего движения, одновременно в прессе началась широкомасштабная кампания черного пиара против Гапона и его окружения. Они обвинялись в «предательстве» и «продажности», а в доказательство приводилась история с 30 тысячами рублей, полученными Гапоном от Витте (фактически от правительства). Кое-кто сравнивал их с 30 сребрениками. Кроме того, бывшего попа обвиняли в моральном разложении и разврате. Затем стали выходить многочисленные брошюры про Гапона, причем в их издании участвовали как социал-демократы, так и черносотенцы.

В итоге отчаявшийся Гапон написал открытое письмо в прессу и потребовал общественного суда над собой. При этом он обещал предоставить «суду» некие документы, освещающие его отношения с Витте и прочую деятельность. Гапон даже договорился с адвокатом С. П. Марголиным, что его «досье» должно быть опубликовано даже в случае его смерти. 28 марта, ровно за месяц до открытия Государственной думы, которую он был вправе считать и своим детищем, Гапон выехал из Петербурга по Финляндской железной дороге на некую встречу и бесследно исчез…

Через месяц на одной из пустующих дач под Петербургом был обнаружен труп, по всем приметам похожий на Гапона. Рабочие вскоре опознали его. Следствие показало, что смерть наступила от удушения. Гапон был приглашен на дачу хорошо знакомым ему человеком, подвергся нападению группы лиц, был задушен веревкой и подвешен на вбитый в стену крюк. Впоследствии оказалось, что убийство организовал эсер инженер Петр Рутенберг. Ну а адвокат Марголин выехал в Европу для публикации архива Гапона, но по дороге внезапно помер от желудочных болей. Сами документы бесследно исчезли.

Глава 7 Столыпинская «ежовщина»

«Кабы депутаты в Думе помолчали!»

Постреволюционная весна 1906 года прошла в напряжении. Народ пытался привыкнуть к новой реальности: в стране теперь официально работали политические партии, а кроме того, помимо уже известных социалистов орудовали всевозможные черносотенцы, белознаменцы и монархисты. Несмотря на вроде бы закончившиеся беспорядки, по-прежнему регулярно происходили теракты, убийства чиновников и военных.

27 апреля в Санкт-Петербурге торжественно открылась Государственная дума. Из 450 депутатов 170 принадлежали к новой партии конституционных демократов, 100 – к трудовикам, 100 были беспартийными, в основном крестьяне. 70 человек были «автономистами» – поляки, литовцы, финны и т. д., и только 30 относились к умеренным и правым и всего 15 социал-демократов. На открытии парламента царь, который почти всю зиму провел в затворничестве в Царском Селе, выступил с пафосной речью. «Да исполнятся горячие мои желания видеть народ Мой счастливым и передать сыну моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное, – заявил он. – Господь да благословит труды, предстоящие мне в единении с Государственным советом и Государственной думой, и да знаменуется день сей отныне днем обновления нравственного облика земли русской, днем возрождения ее лучших сил. Приступите с благоговением к работе, на которую я вас призвал, и оправдайте достойно доверие царя и народа. Бог в помощь…»

Однако на деле быстро стало ясно, что всенародно избранная Дума стала всего лишь продолжением революции! Когда депутаты плыли на пароходе по Петербургу, толпы народа кричали с берегов только одно слово: «амнистия»! При прохождении знаменитой тюрьмы под названием Кресты оттуда махали платками многочисленные арестанты, и без слов было понятно, чего они хотят. Первые же заседания ознаменовались резкими выпадами против власти и царя.