1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции - [120]

Таким образом, пленные, с одной стороны – хорошие покупатели, с другой стороны, они стараются пойти навстречу удовлетворению местных нужд; война отсюда далеко, вызванные ею страсти смягчаются, и все это содействует установлению между пленными и местным населением хороших отношений».

В некоторых регионах пленные по собственной инициативе построили небольшие телефонные станции и проложили линии связи! До которой у родного правительства руки не доходили. Да и кому там звонить в Сибири?

Нашлось применение пленным и в Центральной России. Так, в Нижегородской уездной земской управе в конце декабря состоялось расширенное заседание по поводу использования труда военнопленных в сельском хозяйстве. «Выяснилось, что недостаток рабочих рук в деревне и высокие цены на них дозволяют считать условия предложения труда военнопленных выгодными и приемлемыми, – сообщали СМИ. – Поэтому совещание высказалось за скорейшее применение труда военнопленных и выработало ряд положений на этот счет… Плату за пользование трудом военнопленных будет получать на месяц вперед уездная управа, она же производит расчет с военнопленными. Каждый сельский хозяин, пожелавший взять на себя военнопленного, уплачивает за его работу 10 руб. в месяц и продовольствует его. Военнопленный живет у него и работает на одинаковых с прочими работниками условиях».

Правда, использовать в центральных губерниях труд пленных немцев и австрийцев власти все же не решились, речь шла в основном о славянах, попавших в плен на Юго-Западном фронте. Между тем мало кто обратил внимание на ключевую фразу «недостаток рабочих рук в деревне». И это в стране, в которой эти самые руки еще пару лет назад некуда было девать!

Некоторые наблюдатели, например известный писатель Сологуб, объездивший во второй половине 1915 года многие регионы России, читая при этом лекции, также был шокирован широкой и богатой с виду жизнью, которой, несмотря на военные тяготы, жила провинция. Писатель даже вспомнил известную фразу «пир во время чумы». При этом Сологуб, правда, оговорился, что достаток нередко «сам лезет в глаза», тогда как бедность, страдающая от высоких цен, наоборот, «скрывается по углам».

Некоторые мероприятия, отмененные было из-за войны, возобновились.

«В Нижнем (по инициативе, кажется, Горького) возникло несколько лет тому назад хорошее дело – устраивать елки для бедных детей, – писал „Нижегородский листок“. – Горький сам вышел из бедной среды и в детстве, вероятно, не раз смотрел с завистью в окна на елки из квартир богатых людей.

Поэтому он и способствовал устройству елок для бедных детей, чтобы им не приходилось завидовать богатым детям. Уехал из Нижнего Горький, а елки продолжали устраиваться в Народном доме, доставляя радость сотням бедных детей. Вероятно, большую радость, чем богатым, потому что для последних елка более обычна, так как разных других радостей у них больше. Притом самая многолюдность елки доставляла особое удовольствие, особенное веселье. Из какого-либо сырого подвала мальчик или девочка вдруг попадают в большой зал, залитый светом, среди которого стоит елка, увешанная сластями, каких ему, может быть, и пробовать не приходилось.

Конечно, эта елка останется на всю жизнь в его воспоминаниях, может даже способствовать развитию его фантазии, как осуществленная сказка. В прошлом году, к сожалению, этой елки не было. Не было прежнего помещения, а нового, может быть, и не искали усиленно. Тогда все мысли были сосредоточены на войне, которая началась недавно, и каждый думал:

– Время ли заботиться теперь о елках, подумаем об этом после войны.

Так елка и не состоялась, хотя вопрос о желательности ея некоторые поднимали, поступали и пожертвования, между прочим, и из действующей армии, от группы офицеров.

Теперь (и это тоже, к сожалению) к войне мы уже привыкли, она стала для нас обыденностью, почему не захватывает так мыслью, как в прошлом году.

И вот люди опять подумали о бедных детях, о том, чтобы доставить им праздник, который перестал уже казаться чем-то неуместным во время войны. Это, конечно, хорошо, что о детях подумали, потому что лучше себе отказать в веселье, чем им. А то выходило так, что себе не отказывали, а отказывали детям. Теперь и помещение нашлось, а за пожертвованиями, вероятно, дело не встанет, потому что для многих, в смысле заработка, прибыли, тяжелый год оказался „годом хорошим“».

Одна из питерских газет охарактеризовала предстоящий праздник не иначе как «Печальное Рождество». «О да, конечно оно печальное для многих оно и ужасное, для тех, которые потеряли близких на войне, но это почти не отражается на внешности нашей жизни, – как бы отвечал на мрачный заголовок один журналист. – Беженцы, дороговизна, кое для чего не хватает рабочих рук, но люди бойко продают, покупают, веселятся, слушают музыку, хотя все говорят: ах, какое печальное время… Какое-то состояние равнодушия овладело людьми. И в этом состоянии мы встречаем Рождество, во время которого будем, конечно, веселиться, несмотря на войну».

Не сумев украсть вино, решили его выпить

Война и связанные с ней изменения порой вызывали к жизни и совершенно курьезные и невиданные доселе явления. Так, в Москве владелец общественной бани (железная дорога), видимо в целях экономии, установил своеобразный порядок работы заведения. А именно: до 15:00 баня предоставлялась женщинам, а после 15:00 – мужчинам. Однако одна из постоянных посетительниц – жена дорожного мастера – почему-то повадилась ходить мыться именно в три часа дня. И плескалась там до шести часов вечера.