1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции - [116]

Этот удар, показавший, что романтически начинавшаяся война по жестокости перешла все мыслимые и немыслимые границы, стал предвестником грядущего краха русского фронта. «Подползая, как огромный зверь, германская армия придвигала свои передовые части к русским окопам достаточно близко, чтобы приковать внимание противника и занять эти окопы немедленно по их очищении, – писал генерал Н. Н. Головин. – Затем гигантский зверь подтягивал свой хвост – тяжелую артиллерию. Она занимала позиции, находящиеся за пределами досягаемости для русской полевой артиллерии, и тяжелые орудия начинали осыпать русские окопы градом снарядов… Это продолжалось до тех пор, пока ничего не оставалось от окопов и их защитников. Затем зверь осторожно протягивал лапы – пехотные части, – занимал разрушенные окопы. За это время русский тыл и русская артиллерия подвергались жестокому огню германских тяжелых орудий, тогда как германская полевая артиллерия и пулеметы должны были защищать наступающую пехоту от русских контратак». Ну а крестьяне, составлявшие основу русской армии, воспринимали ужасающий огонь немецких гаубиц как настоящую адскую молотьбу.

Русская же армия внезапно оказалась и без снарядов и без винтовок. Еще недавно собирались вторгаться в Венгрию, и тут выяснилось, что и для обороны ничего не подготовлено! В ночь на 21 мая пал тот самый героически взятый Перемышль, еще недавно казавшийся символом русских побед, а 9 июня и Львов, где совсем недавно торжественно праздновали приезд государя. «Новые губернии» просуществовали всего пару месяцев.

И вот тут-то власти быстро почувствовали, как патриотический аффект и угар может легко смениться с плюса на минус. Уже 27 мая, вскоре после получения известия о падении Перемышля, в Москве начались массовые беспорядки, в которых, по выражению Ольденбурга, «патриотическое негодование сочеталось с революционными и погромными настроениями». Оказалось, что от неистового пения «Боже, царя храни» до революции всего один шаг! Началось все с того, что отдельные инициативные группы общественности стали обходить заводы, фабрики, магазины и частные дома в поисках германских и австрийских подданных. Ну а потом разросшаяся до нескольких тысяч толпа стала попросту крушить все подряд и грабить. В итоге за три дня было разгромлено 475 торговых и промышленных предприятий, пострадало свыше 600 человек с иностранными фамилиями (причем били всех без разбора, в том числе английских и французских подданных), убытки составили 40 миллионов рублей.

Власти и военное командование тоже искали шпионов. Таковыми быстро признали… евреев. Оказывается, именно они, проживая в прифронтовой полосе, «передавали световыми сигналами» немцам и австрийцам через линию фронта секретные сведения (примерно как слуга Бэрримор беглому каторжнику в романе Конан Дойла «Собака Баскервилей») и вообще «поджидали» прихода врага, собирая для него сведения о русской армии.

В итоге Ставка взяла и постановила выселить из прифронтовой полосы всех евреев. Сотни тысяч граждан получали предписание в течение 24 часов покинуть свои дома под страхом смерти и отправляться в тыловые районы. Кроме того, по приказу недалекого Верховного главнокомандующего князя Николая Николаевича в прифронтовой полосе сжигались все деревни, посевы и убивался скот.

21 июня состоялось совещание Ставки Верхового главнокомандования и командующих фронтами. По духу оно напоминало знаменитый кутузовский совет в Филях в 1812 году, когда ставился вопрос об обороне либо сдаче Москвы. Основной доклад делал командующий Северо-Западным фронтом генерал М. В. Алексеев. Он прямо сообщил, что со дня на день последует мощный удар северной группировки вермахта в направлении реки Нарев – навстречу южной группировке. Алексеев прямо заявил, что удержать Польский выступ невозможно из-за банальной нехватки патронов и снарядов. «Поэтому мы имеем возможность сейчас выбрать, что для русской Ставки предпочтительнее: попытка удержать Польшу – с вероятной перспективой катастрофы для армии или же попытка сохранить армию – с неизбежным, в этом случае, выводом всех наших войск из Царства Польского», – заявил генерал.

Вероятно вспомнив опыт Кутузова, великий князь Николай Николаевич поддержал план «генерального отступления». 22 июля русские войска оставили Варшаву – символ побед Кутузова и Александра I. По иронии судьбы это произошло ровно через сто лет после триумфального Венского конгресса. Через две недели пала крупная крепость Новогеоргиевск, которую командование планировало оборонять по аналогии с австрийским Перемышлем чуть ли не полгода. В сдаче обвинили «предателя» – коменданта гарнизона Н. П. Бобыря. 8 августа была оставлена еще одна мощная крепость Осовец, а через четыре дня без боя сдали Брест-Литовск. Вскоре вся Литва и Польша были оккупированы немцами.

Но если в отступлении ради спасения армии еще была какая-то логика, то вторая идея Ставки – «возродить атмосферу общенародной войны 1812 года» – оказалась совершенно идиотской. Николай Николаевич и царь наивно полагали, что народ, как и в 1812 году, массово побежит из западных областей страны, оставляя оккупантам пустыню. А потом начнет создавать там партизанские отряды. Чтоб земля под немцами и австрийцами горела!