1917: Марш Империи - [13]

— Ваше сиятельство, срочная шифрограмма из Ставки.

Граф глянул на шифр и застонал про себя. Личный шифр! А это значит, что расшифровывать ему придется самому. И это при том, что он сейчас даже читать не в состоянии, не то что работать с дешифровкой! Но высший приоритет, есть высший приоритет.

И, уже снимая рубаху, велел:

— Неси-ка, братец, еще ведро воды твоей ключевой. Да не сюда неси, во двор. Выльешь мне на голову…

* * *

ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.

Разгрузка эшелона происходила в спешке, но без суеты. Уже съехали по приставным мосткам многочисленные мотоциклы «Harley-Davidson» с колясками и без оных, уже с последней платформы скатились на грунт две махины «FWD-Руссо-Балт» БТР-1 со спаренными пулеметами, уже два эшелонных крана снимали с платформ командирскую бронемашину, пулеметный броневик «Джеффери — Поплавко» и бортовые американские грузовики «Nash Quad», когда к Емцу подошел Прокудин-Горский.

— Ваше высокоблагородие, позвольте на пару слов.

Занятый разгрузкой подполковник уже хотел жестко отбрить столичного писаку, но вспомнив, какого полета птица перед ним, решил все же уделить ему/ей пару минут, надеясь, что вопрос пустяковый и разрешится достаточно быстро.

— Слушаю вас, господин Лейб-фотограф. Прошу простить, но я категорически не располагаю временем для бесед, сами можете наблюдать разгрузку транспорта, посему прошу кратко.

— Я не займу у вас много времени. Я вижу, что ваша рота выгружается из эшелона, а значит, будет двигаться по шоссе. Хотел бы отправиться дальше в составе вашего отряда.

Емец со скукой в голосе ответил:

— Боюсь, что я ничем не могу вам помочь. Мы только что получили приказ возвращаться в Ригу и вряд ли вам там будет интересно.

— И тем не менее.

Сказано было вовсе не заискивающе, а холодно и властно, но Анатолий Юрьевич списал это на столичные привычки сего господина, который вхож ко Двору и привык строить из себя не пойми кого.

— Увы, господин Прокудин-Горский, но вынужден решительно вам отказать в вашей просьбе.

— Это не просьба, господин подполковник. Соблаговолите ознакомиться с этим. Не привлекая к себе внимания, будьте любезны.

Глава 4. И пар, и огонь, и твою мать…

ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.

Емец, нахмурившись от нехорошего предчувствия, взял нечто, что напоминало сложенный аккуратно белый носовой платок. То, как этот «платок» был предъявлен, заставило подполковника насторожиться, оставалось лишь надеяться, что это не то, о чем он сейчас думает.

Оглянувшись по сторонам, он заметил, что его командирский броневик уже стоит на грунте и решительно направился к нему.

— Что ж, у меня есть пять минут и я готов уделить внимание Министерству информации.

— Я прошу лишь несколько снимков в командирской бронемашине. Нашим читателям это будет весьма интересно.

— Извольте. Прошу вас, господин Лейб-фотограф, думаю, нам тут никто не помешает. — И уже обращаясь к экипажу, велел. — Всем выйти из машины, тут, так сказать, дело государственной важности. Самойлов, проследи, чтобы ближе пяти метров никого не было, а то знаю я вас, будете потом косточки мне обмывать о том, как я тут позирую для прессы.

— Обижаете, вашвысокобродь. Разве ж мы когда…

— Отставить разговорчики, Самойлов. Исполнять.

— Слушаюсь, вашвысокобродь…

Когда они уже были в чреве бронемашины, Емец наконец-то аккуратно развернул шелковый платочек, на котором несмываемой краской было написано:

«Сим удостоверяется, что камергер Двора Е.И.В. господин Прокудин-Горский Сергей Михайлович, исполняет Высочайшее Повеление.

Для исполнения означенного Повеления камергер Двора Е.И.В. господин Прокудин-Горский наделяется чрезвычайными полномочиями. Всем государственным, военным и дипломатическим чинам, всем верноподданным Имперского Единства России и Ромеи, оказывать камергеру Двора Е.И.В. господин Прокудину-Горскому всемерное и полное содействие.

МИХАИЛ».

Емец едва не выругался в голос. Ну, да, — Имперский Комиссар! Один из десятка всемогущих людей, которые имели право действовать от имени Императора и отчитывались за свои деяния исключительно перед Государем. Власть их была формально ограничена лишь помилованием Государя, а по факту, ничем, кроме его благоволения. Кто-то называл их опричниками, кто-то инквизиторами, но Анатолий не знал ни одного случая, когда Комиссары употребляли свою неограниченную власть с целью личной наживы или в иных целях, осуждаемых обществом. Они вообще редко появлялись на арене событий, предпочитая оставаться за кулисами сцены и лишь давали секретные советы Императору по тому или иному вопросу.

И то, что один из них оказался в его отряде, Емца совершенно не радовало. А то, что он решил ему открыться, напрягало еще больше.

Удостоверившись, что знаки и печати на месте, подполковник кашлянул и протянул «бумагу» обратно Имперскому Комиссару.

— Слушаю вас, ваше превосходительство. Прошу простить, в чреве броневика не могу встать.

Прокудин-Горский отмахнулся.

— Пустое, Анатолий Юрьевич. Я человек сугубо штатский и далек от всего уставного церемониала, хотя и имею формальный чин генерал-майора. Государь поручил мне неофициальную инспекцию дел в Прибалтийском крае, в том числе и дел на фронте. Я здесь исключительно неофициально, лишь как Лейб-фотограф, не более. Я лишь хотел, чтобы между нами не было недосказанности и не случились прискорбные недоразумения в самый неподходящий момент.