1863 - [37]

Комаровский посмотрел на испуганную братию, которая не переставая крестилась, сообразил, что ему не стоило этого говорить — историю с Пием написал ему приятель из Рима, — увидел улыбку во взгляде Мордхе и, обессиленный, вышел вместе с остальными во двор.

Возвращаясь домой, всадники молчали, с тяжелым сердцем, как семья, в которой появился вор. Им не верилось, что в церкви, в святая святых польского народа, завелся враг.

Глава вторая В дороге

Под вечер, когда отряд уже насчитывал более двухсот человек и собирался тронуться в путь, подъехали телеги с оружием, которое было закопано в лесу.

— Кто умеет обращаться с бельгийскими ружьями?

Откликнулось несколько человек.

— Откройте ящик с ружьями, быстро! Надо поставить охрану возле телег с оружием.

Прежде чем Комаровский закончил говорить, ящик с оружием был открыт. Вержбицкий клял бельгийцев до шестого колена. Взяв ружье, он хотел собрать его, но положил обратно. В стволах не было отверстий, отсутствовали спусковые крючки, не было болтов для крепления приклада.

— Собачья вера. — Стах погладил длинные усы. — Увижу жида, который нас обманул, повешу на месте!

Мордхе почувствовал себя уязвленным. Разве Кагане не возмущался, что посылают брак, разве не призывал контролировать упаковку ружей? А тут приходит какой-то наглец и обвиняет во всем евреев. Обида сменилась презрением к самому себе. Что он здесь делает и какой из него еврей? Будь хоть полный дом гоев, его отец надел бы талес и стал бы истово молиться. А он бы никогда этого не сделал! И кто знает, куда дотошный разум завел бы его, если бы Вержбицкий, проверявший ружья, не произнес:

— Не еврей, Стах, не еврей, это наш брат католик нас обманул!

— Что вы там возитесь? — спросил Комаровский.

— Нас обманули, пане полковник! Смотрите, надо открывать другой ящик!

— Открывайте!

Стража с ружьями в руках ехала возле телег с оружием и снаряжением. Отряд тронулся.

Стемнело. От леса отделились серые тени, спустились ниже и повисли на деревьях. Дохнуло влажным холодом, и стало совсем темно. Узкая просека предстала перед глазами, повеяло сыростью длинного неуютного подвала. В широкой части просеки сквозь деревья проглядывали белые заснеженные поля.

Кто-то в отряде затянул песню. Его тут же попросили замолчать. Крестьяне шли широкими шеренгами, звук их шагов смешивался со скрипом колес и топотом лошадиных копыт. Где-то крикнул олень, тоскливо и монотонно, и, когда крик оборвался, тоска еще долго висела в ночном воздухе.

Лес редел, показалась дорога.

Лошади вышли из леса, встрепенулись и навострили уши. Потом опустили головы и принюхались.

Снег с полей застилал глаза, показался серый всадник.

Порывистый ветер блуждал со стоном между обнаженных деревьев. Черно-серые поля скрывали дорогу.

Лошади заржали.

— Кто это?

— Это священник.

— Да, священник.

Священник сидел на маленькой лошади, держа обеими руками двуствольное ружье, как богобоязненный католик держит свяченую вербу.

— Ты куда? — Стража остановила его в пятидесяти шагах от отряда.

— Братья христиане, отведите меня к вашему старшему!

Подъехал Комаровский и узнал молодого священника с наивными глазами.

— Что нового скажешь, брат?

— Я хочу с вами.

— Будешь солдатом?

— Да, пане.

— А в церкви знают?

— Нет. Я сбежал. Я считаю, что стыдно сидеть за латинскими книгами, когда Польша выступила в поход против врага. — Его наивные глаза горели. — Мы, духовенство, должны были бы идти впереди, но не с ружьем, а с крестом.

Священник, который не привык иметь собственного мнения и беспрекословно повиновался старшим, испугался своих слов, смутился и опустил глаза, как будто стоял перед аббатом. Он был похож на незадачливого ученика на экзамене. Обращаться с ружьем священник не умел, поэтому сказал запинаясь:

— Это ружье валялось в церкви… У вас ведь мало оружия, вот я и прихватил… Я хочу вас попросить только об одном: позвольте мне носить рясу.

— Конечно, вам позволят носить рясу. — Комаровский положил руку на плечо священнику и смущенно обнял его. — Нам нужны священники, если они нас поддержат, то все крестьяне будут на нашей стороне!

Крестьяне были растроганы. Их перестала пугать ночная тьма, исчезли тени врагов — незнакомцев, чужаков, которые могут напасть в любую минуту. Окружив священника, они разглядывали его юное лицо, вглядывались в его наивные глаза, смотрели, как он сидит на маленькой лошадке — человек из другого мира, и не заметили, что стало совсем темно. Луна и звезды исчезли, и, если б не серебристый снег, они не видели бы друг друга.

Влажный воздух царапал горло. Время от времени слышалось лошадиное ржание. Отряд шел час, второй, держась возле леса: в случае вражеской атаки можно спрятаться среди деревьев.

Высокие заснеженные сосны стояли как нарисованные, возвышаясь над густыми елями, которые торчали из-под нетронутого снега, лежавшего между деревьями, словно на свежих могилах.

Мордхе увидел, что рядом с ним едет Комаровский. Пустив лошадь шагом, граф сказал:

— Вы знаете, Алтер, что пан Штрал умер?

— Когда? — спросил Мордхе почти равнодушно.

— Уже почти полгода назад.

— А где мадам Штрал?

— Она в Кракове у сестры.

Они замолчали. Хлопья снега усугубляли тишину, шептали о смерти, скрывающейся за каждым деревом. Черная ночь запутывала дорогу, оставляя человеку пространство в два локтя.