1812. Великий год России - [123]
Разделив армию на четыре колонны, которые шли в полудневном переходе друг от друга (впереди гвардия, далее корпуса Жюно и Понятовского, Нея и Богарне, а в арьергарде корпус Даву), Наполеон продвигался к Смоленску быстро. 27 октября он был уже в Верее, 28-го — в Можайске, 29-го — в Гжатске, 31-го — в Вязьме (19. С. 208, 220; 35. Т. 2. С. 158). Пока, кроме голода, беспокоили французов только партизаны и казаки. «Сзади на нас нападают тучи казаков, — читаем в записках капитана Франсуа о последних днях октября. — Мы не можем сделать и тысячи шагов без того, чтобы не обернуться лицом к неприятелю» (35. Т. 2. С. 169)[1086]. Беспрестанные набеги казаков на «Великую армию» замедляли ее продвижение и в конечном счете помогли авангарду Кутузова настигнуть арьергард Наполеона у Вязьмы.
Сам Наполеон с гвардией вышел из Вязьмы 1 ноября вслед за корпусом Жюно и перед корпусом Нея. Он еще удивлялся в разговоре с А. Коленкуром: «…никак не мог понять тактики Кутузова, оставлявшего нас в полном спокойствии» (19. С. 220). Но уже 2 ноября сводный отряд генерала от инфантерии М.А. Милорадовича вышел на Смоленскую дорогу раньше, чем прошли по ней к Вязьме корпуса Богарне, Понятовского и Даву. Накануне Кутузов сообщил Царю: «Отряд генерала Милорадовича усилен так, что почти составляет половину армии» (20. Ч. 2. С. 176). Действительно, Милорадович имел 3 пехотных (без одной дивизии) и 3 кавалерийских корпуса, 5 казачьих полков и 9 конных рот артиллерии (Там же. С. 223). Тем не менее он предпочел не вступать в бой с тремя неприятельскими корпусами, а первые два из них пропустить к Вязьме, чтобы затем отрезать и уничтожить корпус маршала Даву, который замыкал отступление «Великой армии». На рассвете 3 ноября Милорадович атаковал Даву в лоб, между тем как Платов с казаками и 26-й дивизией генерал-майора И.Ф. Паскевича, преследовавший «железного маршала» от Царева-Займища, ударил на него сзади. Гибель корпуса Даву казалась неминуемой.
В этот момент Богарне и Понятовский, получившие донесения о том, что Даву отрезан, повернули свои корпуса назад и пришли к нему на выручку. Милорадовичу пришлось выпустить Даву из русских клещей, но и после того, как все три французских корпуса начали с боем отходить к Вязьме, он продолжал атаковать их всеми силами с тыла и с флангов (2. С. 533; 3. Т. 3. С. 74–75).
Тем временем Кутузов с большей частью Главной армии достиг с. Быкова примерно в 6,5 км юго-западнее Вязьмы и оставался там до утра 5 ноября (20. Ч. 2. С. 185, 190). «Он слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, — свидетельствовал его адъютант В.И. Левенштерн, — но, несмотря на настояния всех значительных лиц Главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя»[1087]. Такие же свидетельства оставили А.П. Ермолов и Н.Н. Раевский, А.Н. Сеславин и М.А. Фонвизин, А.А. Щербинин и принц Е. Вюртембергский. Все они упрекали Кутузова в том, что он не помог Милорадовичу отрезать под Вязьмой как минимум один, а то и два-три корпуса французов (15. С. 231, 232; 26. Т. 21. С. 228)[1088].
Такие упреки в принципе справедливы. Россияне тогда действительно «пропустили случай отрезать всей армией задний корпус» противника[1089]. «Значительные лица Главной квартиры», несомненно, припомнили здесь Кутузову его затянувшийся «растах» в Полотняном Заводе, когда, по воспоминаниям А.А. Щербинина, «Толь вбежал в комнату Коновницына <…> и вскричал: "Петр Петрович, если мы фельдмаршала не подвинем, то мы здесь зазимуем!"»[1090]. Более того, еще раньше такое «значительное лицо» (с правом лично информировать о ходе военных действий самого Александра I), как английский комиссар при штабе Кутузова сэр Роберт Вильсон ставил в упрек Кутузову его отступление от Малоярославца, о чем прямо и объявил фельдмаршалу на совете в его Главной квартире 25 октября. Кутузов в ответ сделал тогда историческое (зафиксированное в дневнике Вильсона) заявление не только военно-тактического, но и политического, даже международного плана: «Меня не интересуют ваши возражения. Лучше построить неприятелю «pont d'or»[1091], как вы изволите выражаться, нежели дать ему «coup de collier»[1092]. Кроме того, повторю еще раз: я не уверен, что полное изничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Его место займет не Россия и не какая-нибудь другая континентальная держава, но та, которая уже господствует на морях, и в таковом случае владычество ее будет нетерпимо» (8. С. 273–274).
Слушать все это Вильсону было тем досаднее, что он уже знал (от Л.Л. Беннигсена, с которым был в добрых отношениях) сказанное Кутузовым Беннигсену еще до Малоярославца: «Мы никогда, голубчик мой, с тобою не согласимся; ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну»[1093]. Такая англофобская откровенность фельдмаршала шокировала сэра Роберта и, разумеется, лишь усугубляла его и без того острую неприязнь к Кутузову. Поэтому суждения Вильсона о том, что «Кутузов являл собой поучительный образец неспособности командующего и отсутствия всех (! —
