1812 год в жизни А. С. Пушкина - [24]
— Вон она (указывая на стол у окна), полюбуйся!.. Завтра я отвезу её государю. А знаешь ли, Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою (это тоже его словцо) обхождения.
После этого мы перешли к очередным делам… На другой день я постарался прийти к Милорадовичу поранее и поджидал возвращения его от государя. Он возвратился, и первым словом его было: „Ну вот, дело Пушкина и решено!“ Разоблачившись потом от мундирной формы, он продолжал: „Я вошёл к государю с своим сокровищем, подал ему тетрадь и сказал:
— Здесь всё, что разбрелось в публике, но вам, государь, лучше этого не читать!
Государь улыбнулся на мою заботливость. Потом я рассказал подробно, как у нас дело было. Государь слушал внимательно и наконец спросил:
— А что ж ты сделал с автором?
— Я… — сказал Милорадович. — Я объявил ему от имени вашего величества прощение!..
Тут мне показалось, что государь слегка нахмурился. Помолчав немного, государь с живостью сказал:
— Не рано ли?
Потом, ещё подумав, прибавил:
— Ну коли уж так, то мы распорядимся иначе: снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности отправить его на службу на юг“» (30, 427).
Кроме Глинки, благоприятному исходу ситуации, в которой он оказался, способствовали Н. М Карамзин, П. Я. Чаадаев (через командира отдельного гвардейского корпуса генерала от кавалерии И. В. Васильчикова), В. А. Жуковский, командир лейб-гвардии Конного полка генерал-майор А. Ф. Орлов, президент Академии художеств А. Н. Оленин, директор Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардт, директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий А. И. Тургенев, глава Коллегии иностранных дел граф И. А. Каподистрия. Это были люди не только влиятельные, но и весьма авторитетные, их слово многого стоило.
Русский Тиртей. В. А. Жуковский видел Пушкина ещё ребёнком в доме его родителей. В мае 1815 года он посетил молодого поэта в лицее. Александр вручил гостю послание (не сохранилось), которое Василий Андреевич назвал прекрасным и написал П. А. Вяземскому: «Я сделал ещё приятное знакомство с нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт».
После выхода Пушкина из лицея Василий Андреевич ввёл его в литературное общество «Арзамас». Александр посещал «субботники» Жуковского — еженедельные поэтические вечера, читал на них свои новые произведения. В жизни Пушкина родоначальник русского романтизма занимал совершенно особое место: это был поэт-учитель, поэт-предшественник и старший друг, вступавшийся за Александра Сергеевича во многих эпизодах его бурной жизни, всячески поддерживавший и остерегавший его:
— Твоя будущая прекрасная слава, которую ты должен, должен, должен взять (теперешняя никуда не годится, она не согласна с твоим достоинством).
— Ты рождён быть великим поэтом, будь же этого достоин. Ты имеешь не дарование, а гений. Ты создан попасть в боги — вперёд.
— Читал «Онегина» и «Разговор», служащий ему предисловием. Несравненно! По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе. И какое место, если с высокостию гения соединить и высокость цели!
«Сверчок моего сердца», — с любовью и нежностью обращался Василий Андреевич к молодому поэту.
Жуковский сразу понял, что с явлением Пушкина он потерял первое место на поэтическом Олимпе и уже в 1818 году писал: «Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром как привидение».
В. А. Жуковский
Отзывчивый на внимание и ласку Пушкин восклицал, говоря о своём старшем друге и покровителе:
— Что за прелесть его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком и человеком, да каким ещё!
Да, у Жуковского слово не расходилось с делом. На тридцатом году жизни этот глубоко штатский человек вступил в Московское ополчение и участвовал в Бородинском сражении. «Мы стояли, — вспоминал Василий Андреевич, — в кустах на левом фланге, на который напирал неприятель; ядра невидимо откуда к нам прилетали; всё вокруг нас страшно гремело, огромные клубы дыма поднимались на всём полукружии горизонта, как будто от повсеместного пожара, и наконец ужасною белою тучею охватили половину неба, которое тихо и безоблачно сияло над бьющимися армиями» (92, 25).
Многочасовое пребывание в бездействии было тяжелее участия в бою: люди гибли от шальных ядер, залетавших в тыл армии. Это была смерть без порыва и подвига. Офицер 50-го егерского полка Н. И. Андреев писал позднее: «Московское ополчение стояло в колонне сзади нас на горе; их било ядрами исправно и даром».
После отхода русской армии в Тарутино Жуковский был взят в Главную квартиру[16]. Там он участвовал в подготовке и литературном редактировании приказов и донесений, а в свободные часы работал над поэмой «Певец во стане русских воинов». Уже в ноябре она была напечатана как «летучий листок» в походной типографии армии. Отдавая должное подлинным героям Отечественной войны, Жуковский писал:
