17 потерянных - [5]

Она ничего мне не сказала. Да и не могла сказать в его присутствии.

Я вышла из фургона, заперла дверцу и пошла за мистером Флорисом к зданию администрации, где меня должны были обязать в течение нескольких дней оставаться в школе после уроков. Но я оглянулась. Ничто теперь не могло удержать меня от того, чтобы оглядываться на нее.

* * *

Так меня в первый раз посетила Эбби, встретившаяся со своей судьбой неподалеку от летнего лагеря для девочек «Леди-оф-Пайнз». Теперь я знаю о ней намного больше.

Она Эбигейл Синклер из Орэндж-Терраса, штат Нью-Джерси. Но Эбигейл она только для бабушки с дедушкой и классного руководителя. Для всех остальных она Эбби.

Эбби с маленьким пирсингом в носу, он кажется сверкающей звездочкой, упавшей ей на лицо с неба; звездочкой, которая всегда с ней, куда бы она ни пошла, ночью или днем. Эбби, которая грызет ногти, но только на больших пальцах. Никогда не носит юбок. Боится клоунов и вовсе не шутит, когда признается в этом. Не расстраивается, если идет дождь. Она играла на флейте три месяца, а потом бросила это дело. Эбби — твердая троечница. Все еще девственница, если настаивать на строгом определении этого слова. Умеет отбивать чечетку. А свистеть, несмотря на все свои старания, так и не научилась. Эбби нравится Люк — а может, она даже любит его.

Эбби с темно-русыми волосами, карими глазами, 129 фунтов, пять футов и семь дюймов, на правом колене небольшой шрам — ударилась о ступеньку, когда ей было пять лет.

Эбби: 17 лет. Пропала, как сообщили, 2 сентября, но исчезла задолго до того, летом. И никто не отправился ее искать.

Пропала.

3

Не помню, как я прожила тот день, когда нашла Эбби.

В памяти у меня остались лишь смутные незначительные образы, затмившие вещи более существенные. Я помню приказ о наказании меня после уроков за то, что сбежала из школы и курила на автостоянке — лист бумаги, надорванный с одного края, будто кто-то умудрился вцепиться в мой приговор зубами, — но не помню самого наказания. Не помню, что происходило на уроках, что я учила, если вообще учила. Не помню обед с Диной, запамятовала, какую еду ставила на поднос, а затем отправляла в рот. Какие планы она строила на празднование своего восемнадцатилетия — только о нем она могла думать и говорить, хотя до него оставалось еще немало недель. Не помню, о чем мы еще разговаривали.

В какой-то момент у моего шкафчика в школе возник Джеми Росси, мой бойфренд, спрашивающий, что случилось, почему я опоздала. Я помню об этом потому, что тогда впервые что-то утаила от него.

— С мотором неполадки, — услышала я свой голос. — И все дела. — Я не стала рассказывать о девушке, примотанной скотчем к телефонному столбу. О девушке, прячущейся в глубине моего фургона. Ведь еще существовала вероятность того, что я все это выдумала. Что я выдумала ее.

Помню стоп-кадр с Джеми. Капюшон толстовки надет на голову, из-под него на лоб выбиваются темные кудри — ему снова нужно подстричься, как практически и всегда. План становится крупнее. Глаза у него закрыты, и я снова удивляюсь тому, какие длинные у него ресницы. И вот его губы готовы встретиться с моими. Вижу щетину, но только на подбородке, потому что он не может отрастить полноценную бороду, хотя мечтает об этом. Не знаю, о чем он думает — и верит ли мне — потому что его глаза закрыты. Впрочем, с Джеми никогда ничего не угадаешь. Он парень и привык все держать в себе.

Затем лицо Джеми уплывает прочь. Я, должно быть, ответила на его поцелуй. А может, нас застукал кто-то из учителей и нам пришлось остановиться. Но ничего такого я не помню.

Я будто оказалась за пределами себя самой — стояла рядом с магистралью, ведущей в Пайнклиффскую центральную школу, и в то же самое время какая-то моя тень делала уроки, целовала бойфренда, отзывалась на мое имя.

Я не могла избавиться от мыслей об Эбби.

Во время перемены я порыскала в интернете с одного из библиотечных компьютеров и нашла сведения об Эбигейл Синклер из Нью-Джерси в базе данных о пропавших людях. Объявление на телефонном столбе, конечно, устарело на несколько месяцев, но ее по-прежнему не было дома. Ей по-прежнему было семнадцать. Она по-прежнему считалась пропавшей.

В интернете была также посвященная ей страничка, созданная, должно быть, ее родственниками и друзьями, где каждый желающий мог написать что-либо:

ЭББИ! ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО! Вернись домой! Мы скучаем по тебе.

…………………………………………

Эбигейл, это твоя кузина Тринити. Ты не представляешь, как волнуются бабушка с дедушкой. Где ты???? Позвони мне, если читаешь это. Мы просто хотим знать, что с тобой все в порядке!

…………………………………………

Дорогая Эбби, я никогда не видела тебя, но каждый вечер молюсь о тебе

…………………………………………

Эб, мы скучаем <3

…………………………………………

люблю тебя девочка приезжай домой!!!!

Я просматривала все эти адресованные Эбби письма от людей, большинство из которых она никогда не видела, письма, которые она, как я понимала, не читала, и внезапно почувствовала: у меня за спиной кто-то стоит и пытается улучить момент, чтобы обратиться ко мне.

Повернувшись на стуле, я заметила, что взгляд какой-то девушки оторвался от экрана моего компьютера и обратился на меня. Сначала я не поняла, кто она, но вглядевшись в ее лицо, узнала девятиклассницу, которую уже пару раз видела в школе. Я была твердо уверена в том, что она дышит и, вне всякого сомнения, жива. Эта девушка не пропадала; она стояла передо мной. И я хотела от нее лишь одного — чтобы она ушла.