1632 - [155]

Вильгельм продолжал.

— Вследствие этого, я предлагаю отложить любое обсуждение будущего статуса провинции до лучших времен. — Он расправил узкие плечи и посмотрел прямо на Ребекку. — У меня есть только две просьбы. Первое…

Он на мгновение запнулся. Его лицо исказилось в неопределенной гримасе. Огорчение? Нет, стыд…

— Я слышал, что в последнюю зиму провинция не голодала. Это правда?

Выслушав перевод Ребекки, пожилой американец откашлялся. Он заговорил на спотыкающемся немецком. Еврейка помогала ему с наиболее сложными оборотами.

— Никто не голодал. На самом деле — по нашим приблизительным оценкам, признаюсь, очень сырым — население южной Тюрингии увеличилось в четыре раза. С момента нашего появления год назад.

Услышав это заявление, Вильгельм и оба сидящих за столом шведа в упор уставились на Эда широко раскрытыми глазами. В четыре раза? В центральной Германии? Во время этой войны?

Поспешно, как бы извиняясь, Пьяцца добавил: — Я не имею в виду естественный прирост, разумеется. Он тоже имел место, но, по большей части, население увеличилось за счет беженцев из окружающих регионов.

Плечи Вильгельма опали. Он вытер лицо.

— Слава Богу, — прошептал он. — По крайней мере, хоть этот камень упал с моей души.

И поднял голову.

— Это была моя первая просьба. Пожалуйста, продолжайте прилагать все возможные усилия в плане предоставления крова и убежища. Что же касается второго…

Ему даже удалось улыбнуться. Улыбка была слабой, это правда, но, тем не менее, искренней.

— Я был бы признателен, если бы вы не делали ничего — не делали бы никаких громогласных заявлений — что вынудило бы меня публично выступить в защиту моих прав. Как уже сказал король, это может породить весьма… неудобную ситуацию.

Американцы переглянулись. Для Густава было очевидно, что они ищут ответ. И столь же очевидно, ушло не более пяти секунд, прежде чем они определились, кто же даст ответ. Скоро все они смотрели на Ребекку, ожидая ее слов.

Густав опять испытал удовлетворение от сознания, что его чутьё политика верно послужило ему и на этот раз. Но гораздо большее удовлетворение, даже внутреннего спокойствия, принес ему тот факт, что член делегации, к которому они обратились в поиске ответа, не был урожденным американцем. Да, они великие мастера по части механики. Но они не маги и не ведьмаки.

Ребекка тихо заговорила.

— Прямо сейчас я не могу сказать ничего конкретного, герцог. У меня недостаточно полномочий, чтобы отвечать на подобные вопросы. Но вот что я могу сказать: основополагающие документы Соединенных Штатов — мы называем их Конституция и Билль о Правах — не… — Она помолчала и продолжила: — Пожалуй, я могу сформулировать это следующим образом. Они обращают больше внимания на позитивные, а не негативные стороны. Они устанавливают права и обязанности, а не ограничивают их. Если вы понимаете, что я имею в виду….

Вильгельм и Густав одновременно улыбнулись.

— Как дипломатично, — пробормотал король завороженно. — А как красиво построена фраза.

Он повернул голову к Саксен-Веймару.

— Вильгельм?

Герцог неопределенно повел рукой, крутя пальцами, что вполне органично смотрелось в сочетании с кривой усмешкой, застывшей на его губах. Во всем этом был отчетливый иронический оттенок.

— Как вам угодно, ваше величество. Действительно, хорошо построенная фраза. Я думаю, мы могли бы потратить довольно много времени, препарируя каждый её поворот. — Он взглянул на дверь. — Дольше, чем время, которое нам нужно на то, чтобы покончить с Тилли и Валленштейном. — Он опять посмотрел на Ребекку. — А после этого…

— Будет и после этого, — твердо сказал король. — И меня это вполне устраивает!

Теперь он повернулся к Торстенссону.

— Ну, Леннарт, — прорычал он, — говори.

Леннарт даже не дождался, пока король закончит фразу. В отличие от Густава, он свободно говорил по-английски.

— Как вам это удалось? — требовательно вопросил он. — Диаметр всех пушечных стволов абсолютно одинаков. Идеально одинаков! — Хмурясь: — Это невозможно, даже абсурдно — да у меня даже нет ядер, отлитых с соответствующей точностью.

Пьяцца улыбнулся и, наклонившись, стал копаться в сумке, стоявшей у его ног. Он достал какой-то странный инструмент.

— Олли так и думал, что вас может это заинтересовать, — он протянул инструмент Торстенссону. Этот предмет, несмотря на очевидную для присутствующих точность изготовления, смутно напоминал своего рода зажим. Генерал-артиллерист нерешительно, взял его в руки.

— Это называется микрометр, — сказала Ребекка. Основываясь на краткой лекции, которую дал ей Олли, она быстро объясняла основы работы этого устройства. — С особой точностью изготовленный винт — каждый полный оборот винта соответствует одной четверти дюйма — или, как предпочитают говорить металлисты, двадцать пять сотых дюйма. Каждая маленькая риска, видите здесь? и как она совпадает с вот с этой риской? — точно отмеряет одну тысячную дюйма.

— Одну тысячную? — аж задохнулся Торстенссон. Он крутил винт микрометра в разные стороны, глядя на совпадающие риски. — Как вы могли изготовить что-то с такой точностью?

— Мы и не можем, — ответила Ребекка. — По крайней мере, нам это будет нелегко, хотя наши эксперты считают, что мы могли бы со временем сделать что-то подобное.