137 секунд [журнальная публикация] - [2]

Я не знал, ни что думать, ни что делать. По смыслу оба текста вполне совпадали, единственная существенная разница была в количестве погибших. У меня сработал обычный рефлекс газетчика, и я вызвал типографию.

— Слушай, — говорю я дежурному линотиписту, — в иранском сообщении ошибка, первая полоса, третья колонка, последняя строка, должно быть не тысяча…

Я не успел продолжить, потому что турецкий телетайп проснулся и начал выстукивать:

«Внимание. Сообщаю дополнительно. Внимание. Число жертв землетрясения теперь оценивается в тысячу человек. Роджерс. Конец».

— Извини, парень, — сказал я, — никакой ошибки. Пусть идет, как есть.

Я торопливо повесил трубку, подошел к телетайпу и перечитал сообщение раз шесть. С каждым разом оно мне все меньше и меньше нравилось. У меня было такое впечатление, словно, ну… словно у меня половицы размякли под подошвами.

Дома, в кровати, я не мог заснуть. Я знал, что никому не могу ничего сказать, — мне бы никто не поверил. Сочли бы за шутку, причем наивную и неудачную. Только когда я решил взять дело под прицел, то есть заняться систематическим исследованием реакции компьютера на отключение телетайпов, мне как будто бы полегчало, так что, по крайней мере, удалось уснуть.

Проснулся я в довольно оптимистическом настроении и, черт его знает откуда, притащил с собой в мир яви что-то такое, что могло сойти за решение загадки.

Во время работы телетайпы вибрируют. От их тряски даже выпадают вилки из гнезд разъемов. Может быть, это и есть источник сигнализации, заменяющей обычную? Даже я с моими жалкими и медленно действующими человеческими органами чувств смог уловить различия в звуке у отдельных телетайпов. Если же приемник будет в сотни раз чувствительнее, он ощутит даже ту ничтожную разницу, которая есть между ударами рычагов с отдельными буквами.

Это, наверняка, получается не на все сто процентов, и именно поэтому компьютер не повторил текст телетайпа слово в слово, а чуть-чуть его стилистически переиначил. Что же до количества жертв, то между числом разрушенных домов, временем суток, когда случилось несчастье, и количеством погибших должна существовать статистическая корреляционная связь — пропустив переданную цифру, компьютер, может быть, использовал свою способность к молниеносному счету, и отсюда получилась эта «тысяча жертв». Наш корреспондент, который никаких расчетов не делал, передал предполагаемое число, которое ему сообщили на месте. Это рассуждение меня совершенно успокоило. ИБМ ведь не просто механический метранпаж, он соединен с компьютерной сетью агентств, а также библиотек, и от него можно потребовать данные, которыми он сейчас же обогатит слишком тощий текст.

Словом, я все себе объяснил и намерен был на свою ответственность проделать еще два-три небольших опыта во время ближайшего дежурства.

Уже два дня спустя я опять сидел в зале заграничного отдела и, когда Бейрут начал передавать известие о гибели в Средиземном море подводной лодки шестого флота, я встал я, не теряя из виду экрана, на котором в быстром темпе появлялись слова текста, воровским плавным движением вынул вилку из гнезда. Шесть секунд текст не увеличивался в объеме, а оставался, как был, оборванным на полуслове — словно машина, захваченная врасплох, не знала, что предпринять.

Но почти тотчас же следующие фразы начали выскакивать на белом фоне, а я поспешно сравнивал их с тем, что отбивал телетайп. Повторилась уже знакомая мне вещь — компьютер подал ту же корреспонденцию, что и телетайп, однако немного другими словами: «юридический советник шестого флота заявил» вместо «дал понять», «поиски продолжаются» вместо «не прекращаются поиски».

Заметьте, с какой легкостью человек привыкает к необычному, если только он уловил его механизм (или если ему кажется, будто он его уловил). Макет номера еще светил многими проплешинами, и материал, который должен был их заполнить, поступал теперь, в информационный пик, от нескольких телетайпов сразу. Я поочередно отыскивал нужные кабели и вынимал вилки одну за другой, пока у меня в горсти их не оказалось шесть или семь штук. Компьютер преспокойнейшим образом продолжал работать. — Хоть бы хны! — сказал я себе, — он все различает по колебаниям от выбиваемых букв, а что не уловит сразу, то моментально восполняет экстраполяцией или другими своими математическими приемчиками…

Весь собравшись, я ждал, пока очнется очередной телетайп, и, стоило заиграть римскому, потянул за шнур, но так сильно, что, когда вилка оказалась у меня в руке, одновременно выскочила и другая, та, от которой питался сам телетайп, и тот, естественно, замер. Я уже рванулся, чтобы воткнуть ее в гнездо, когда что-то толкнуло меня кинуть взгляд на экран.

Римский телетайп был бездыханен, но машина как ни в чем не бывало заполняла место, отведенное для правительственного кризиса в Италии, последним сообщением. Невинные слова «…предложил пост премьера Баттисте Кастеллани…» я прочел, словно телеграмму с того света. Как можно скорее я соединил римский телетайп с главным питающим кабелем, чтобы считать оба текста.

Да, теперь разница между ними была значительно больше, но машина не отклонилась от правды, то есть от содержания корреспонденции. Премьером действительно стал Кастеллани.