«13-й апостол» Византии и Крестовые походы - [22]
Роберт Гвискар, которого письмо откровенно позабавило, попросту не ответил на него императору. И отчаявшемуся Михаилу VII пришлось направлять норманну второе послание, в котором он повторил свое предложение. «Я люблю мир, – писал василевс, – более, чем ктолибо из людей, и желаю править моим государством не на основании какоголибо стремления к расширению его, так чтобы ради этого враждовать с правителями народов, но, считая для себя достаточным то царство, которое я получил от Бога, я хочу привязать к себе посредством дружбы наиболее властительных и разумных мужей, каков ты, и как бы укрепить их и укрепить себя таким единомысленным союзом и настроением. Относительно тебя это имеет место даже более, чем относительно других правителей».
Император затем объяснял, что якобы избрал Роберта по тем причинам, что тот является благочестивым христианином (дважды отлученным папой от Церкви), ненавидит раздоры и битвы (всю жизнь проведший на войне и сделавший великолепную карьеру от безвестного норманнского дворянина до герцога Апулеи) и любит мир – сомнительные по исторической фактуре комплименты.
Что же касается способа организации союза, то Михаил VII вновь предложил своего брата Константина, «единоотеческого и единоматеринского, от одного семени и от одного естества», в качестве супруга дочери Роберта Гвискара Елены, «прекраснейшей, чтобы она сочеталась с красивейшим и наилучшим и чтобы союз царственного свойства сделался между нами связью дружбы, чтобы через одно соединение воцарилось между нами нерасторжимое единомыслие и воистину была бы чаша – не воды мимотекущей, но родственной крови, не от разделения иссекшей, а от соединения восприявшей свое сгущение».
Завершая свое послание, император писал: «Итак, прими эту весть как исповедание истины, потому что не от тиранической души весть приходит, но от царственнейшей мысли признание. Твоя дочь вкореняется и, так сказать, внедряется на самом тучном и плодородном корне, а не на какомлибо сухом и диком. Корнем этого царственного древа и этого прекрасного тука был мой отец; после внедрился дикий приросток (Роман IV Диоген. – А. В.), но правда не потерпела, чтобы такой прирост участвовал в благородном туке, и он был отторгнут и отсечен, а я, ветвь от первого корня, процвел, а вместе со мной поднялись вверх и мои братья»[110].
И хотя истинное положение дел никак не коррелировало с тоном и содержанием письма, император как ни в чем не бывало говорит Гвискару: «Я усомнился бы предложить такое всякому другому, но для тебя одного я предпринял и задумал и с величайшей готовностью делаю это соединение».
И вновь ответа не последовало, поскольку Гвискара в этот момент больше занимала Сицилия, присоединением которой к своим итальянским владениям он был занят уже несколько лет после взятия Бари. Уже в июле 1071 г. он, собрав значительное войско, переправился на остров и, соединившись с отрядами Рожера Отвиля, осадил Палермо, жители которого пришли в ужас от грядущих перспектив.
Тем не менее сарацины вышли навстречу норманнам и попытались дать им решительный бой. Закаленные в боях дети северных морей быстро опрокинули врага, но все же не смогли по пятам отступающих мусульман ворваться в город. Началась осада. Понимая, что в одиночку им не одолеть врага, арабы призвали на помощь своих африканских единоверцев, и те прибыли с большим флотом. Это, конечно, была неприятная неожиданность для норманнов, которые заметно уступали числом и силой сарацинам. Однако Гвискар приказал вступить в бой, накануне призвав всех своих товарищей причаститься Тела и Крови Христовой и молитвенно призвать к Его помощи. В завязавшемся сражении удача была на стороне христиан, потопивших множество кораблей и гнавших арабов до самой крепостной стены.
Желая развить успех, Гвискар поднял своих рыцарей в атаку и, невзирая на ливень стрел, которыми их осыпбли агаряне, норманны пошли на штурм города. Вот взяты крепостные укрепления, затем викинги окружили цитадель, но скоро пала и она. 10 января 1072 г. Палермо перешло под власть норманнов. За ним в скором времени последовали Мельфи, Трани, Джовинаццо, Бишелье[111].
Все последующее время Гвискар фланировал от Италии к Сицилии, подавляя очаги сопротивления, набирая новые отряды и продолжая завоевание Сицилии. В ноябре 1073 г. с герцогом Гвискаром заключил мирный договор Амальфи, а в 1075 г. им был взят Салерно. Пока Роберт пребывал в своем герцогстве, в Сицилии оставались Рожер Отвиль, который сумел в 1074 и 1075 гг. отбить новое нападение африканских арабов, которых направил из Туниса Тамим ибн альМуизз (1061—1108), что из династии Зиридов. Он же защитил от сарацин Калабрийское побережье. Однако в скором времени и Отвиль был вынужден покинуть Сицилию, оставив остров на своего зятя Гуго Жарзе, женатого на его дочери Фландине (?—1094). На помощь родственнику Рожер оставил своего незаконнорожденного сына Иордана, графа Сиракуз.
Увы, молодости свойственна горячность и некоторая неосмотрительность. И нет ничего удивительного в том, что сицилийский эмир Бернаверт сумел поймать безрассудных рыцарей в засаду неподалеку от Катании; Иоардан скрылся постыдным бегством, но Гуго Жарзе был убит. В ярости от смерти зятя Отвиль немедленно вернулся в Сицилию, и месть его была страшна. В 1076 г. он сжег до основания Ното и замок Зотика, где скрывался эмир, всех мужчин перебил, а женщин отправил на невольничий рынок в Калабрии для продажи. Оставшиеся очаги сопротивления твердой рукой в короткое время уничтожил уже Иоардан, мечтавший отомстить арабам за позор своего бегства в злосчастной битве у Катании. Он захватил 12 замков, раздал их своим рыцарям, а затем с богатейшей добычей отправился в город Викари, что в 40 км от Палермо, который сделал своей резиденцией
