13 плюс - [29]

Бог ел и думал.

Он, кажется, придумал, как сделать, чтобы ожили игрушки, которые делала мама. Бог теперь сам завтра слепит себе самых разных животных. И рыб тоже слепит. И ещё птиц. Только вот птиц придётся лепить сидящих, потому что из глины крылья делать неудобно. А в самом-самом конце он сделает людей. Главное, чтобы глины на всё хватило, думал бог, укладываясь спать.

Впереди было ещё все лето. Впереди было много дней творения.

Здесь живут чудовища

— Тю! Это ж Грашка со свалки! Вы ей не подавайте, у нее и так все есть! Лучше нам дайте!

Загорелый дочерна мальчишка дергал за рукав мундира капитана Лосса, задумчиво глядящего на девочку лет тринадцати, худую и такую же прокопченную солнцем, как и все здесь. Тут вообще было не место для мундиров. Белый горячий песок, яркое даже не синее, а в бирюзу больше — море. Выцветшее небо светло-голубого оттенка. Жгучее белое солнце. И поджарые, просмоленные, прокопченные какие-то местные жители, бегом носящиеся по мосткам, перетаскивая на «Алпару» груз.

— Вам, значит, надо, а ей — нет? — присел на корточки капитан, по-прежнему смотря в сторону девочки.

— Так есть же у нее все, есть! И платья разные, и еда, и дом — вот там, за свалкой! Ей ведь ничего не нужно — только бы в кораблики поиграть!

И правда, девочка ничего не просила. Она даже не обращала внимания на сошедших на берег моряков. Просто стояла в короткой тени таможни у беленой известью стены и рассматривала их корабль. Внимательно рассматривала, склоняя голову то к левому, то к правому плечу.

— Ну, вот вам на сладкое, — кинул монету пацанам капитан и медленно, потому что быстро тут ходить не получится, двинулся в город.

Город, как город. Наверное, вырос когда-то из простой рыбацкой деревушки, устроившейся в удобном месте. А то, что место удобное, было видно сразу. Жили тут богато. Деревянные дома были обиты темными досками мореного дуба. Стена вокруг города, тоже деревянная, буквально блестела на солнце — ни тебе плесени или гнили, ни проломов каких. На крепких воротах — отчищенные до золотого блеска бронзовые барельефы. Магазинчики со всякими редкостями чуть не на каждом шагу. И пиво в кабаках, как потом хвастались матросы, свежее и холодное.

Капитан прошелся по центральной улице, посидел в прохладе ресторана, выпил чуть-чуть местного бренди, чтобы, как говорил по этому поводу боцман, «уравнять температуры». Нет, все же тропики — это слишком. Правда, это все равно лучше, чем высокие широты, где солнце не греет, а вымораживает кровь, и пить надо там не бренди, вроде как для уравнивания температур, а густой тяжелый ром, чтобы добавить в кровь южной жары.

— Нравится? — спросил он у девочки, неслышно подойдя сзади.

Она, выходит, так и стояла тут, все смотря и смотря на его корабль.

— Ага, — кивнула она, даже не вздрогнув и не повернувшись. — У меня такого еще не было. Четыре мачты!

— Моя «Алпара» — барк, поэтому у нее две грот-мачты. Хотя, это тебе не интересно, наверное?

— А стаксели вы ставите?

— Пока не приходилось. Ветер был попутный, парусов и так хватает, скорости особой никто не требует…

— А со стакселями, наверное, прямо как облако… Краси-иво.

Она обернулась и посмотрела прямо в глаза Лоссу:

— А вы кто — капитан?

— Капитан и хозяин. Это мой корабль. Полностью мой.

Солнце пекло сверху, давило на плечи и голову, прикрытую широкополой шляпой. А девчонка как будто не чувствовала жары. Она снова повернулась к морю, снова посмотрела на корабль:

— У мены такого нет. Краси-ивый.

И убежала. Вот была — и вот нет ее. И к чему с ней было заговаривать? И что она имела в виду?

— Эй, кто тут у вас.

Тут же подскочил пацаненок, черный, как из печной трубы:

— Да, сэр?

— Расскажи мне про эту Грашку. Я тебе монетку дам.

— Может, две?

Наглый, конечно, но куда деваться, раз что-то втемяшилось в башку капитана?

— Хорошо, пусть будет две. Но только если все расскажешь, с подробностями.

Они тут говорят, как в театре артисты играют. Машут руками, представляют в лицах. Вот и Грашку эту в лицах представили. Она живет на свалке, вот там, по берегу. Это свалка разбитых кораблей. Где им тут биться? Да дело не в том, где, а — как. Грашка, когда ей приспичит такое, выходит ночью к морю и начинает петь. И она так поет, так поет, что слышно не только в городе, а по всему-всему морю. В городе мамки закрывают двери и окна, загоняют всех в постель и следят, чтобы никто из детей не вылез на улицу. А в море — тут как уследишь? И на ее пение начинают сворачивать корабли. Но море большое, а кораблей в нем все равно мало. Поэтому обычно только один. Ну, два было разок, так об этом весь город помнит. В общем, Грашка поет, корабль поворачивает на ее пение и прет через бухту вот туда, к свалке. И там уже по-разному выходит. Она с кораблями будто играет. Поднимает руки, и корабль как бы между ладонями оказывается. Она — хлоп! И нет корабля. И никого вообще нет. Одни обломки. Или хватает за нос и корму и разламывает посередине. А иногда не трогает, а продолжает петь, пока корабль на полном ходу не врезается в мель. А когда она устает, или если наиграется когда, и спать ложится, тогда уже все городские бегут сюда к морю и собирают обломки и все, что осталось. А если почти целый корабль, так весь его обирают, а моряков по семьям забирают. Она своим пением у них просто всю память отбивает, и они нигде больше не хотя жить, кроме как здесь.